Тоска Ли - Царица Савская

Если царство Соломона падет, не будет и кораблей.

Или же флот будет принадлежать другому. И что мне в таком случае делать? С кем встречаться, куда отправляться и насколько нынешний мой приезд оказался напрасен?

Нет. Он таковым не окажется.

— Конечно же, победишь, — сказала я.

На следующий день Ташере отозвала Небт из моих покоев. Девочка расплакалась, обняла нас по очереди и с опущенной головой навсегда покинула мою свиту, оставив на прощание набор для игры в Сенет.

Я начинала бояться того дня, когда Ташере решится на стычку со мной, чтобы похвалиться усилением своих позиций во дворце и в спальне Соломона, чтобы унизить меня. Я была уверена, что она так поступит. Но три дня спустя не Ташере явилась в мои покои. Пришла Наама.

В сравнении с искусно подаваемой красотой Ташере, она казалась слишком обыкновенной. Простое лицо, по-крестьянски тяжелые кости, широкий стан говорили на общепринятом языке деторождения, и я не стала спрашивать, сколько у нее детей.

Съев ровно столько, чтобы соблюсти приличия, она подалась ко мне.

— Ташере ощутила угрозу с твоей стороны и стала твоим врагом. Что делает тебя моим другом. Она считает, что победила благодаря родству с этим новым фараоном, а потому публично начала почитать Бает, богиню-кошку, которую особо чтят его жрецы. Но Ташере не самая умная женщина. Шишак бандит, а не завоеватель, не объединитель, как мой муж и, насколько я слышала, как ты. Он жаден до того, что было отдано. При угрозе со стороны египетского трона Соломон не изберет сына египтянки своим наследником.

— Какого же сына он им назовет? — спросила я.

— Мой сын Ровоам по сердцу своему отцу. Он тот, кто научился следовать по отцовским стопам. Возможно, он слишком уж слеп в своей вере в отца и царя и менее терпелив к северянам. Но Соломон изберет его. Если, конечно, ты не родишь ему сына и не привезешь сюда.

— И потому ты просишь меня уехать.

— Все жены хотят, чтобы ты уехала, — просто ответила она без тени угрозы.

Если Ташере я посчитала прямолинейной, то Наама была очевидно резка!

— Тебе не стоит волноваться по поводу моего возможного сына.

— Так говорили многие новые жены, которых царь привечал и которые думали лишь о любви. А привечал он многих. И многих любил. Не ты первая. И не тебе быть последней. Но я считаю, что он влюбился в тебя, поскольку ты лучшая. А это значит, что ты в опасности.

В гареме идет больше войн, чем мужчины способны представить.

Израильтянки свысока смотрят на жен из соседних стран. А жены соседних стран считают их слишком вульгарными. Северянки обижены на южанок. Южанки считают их второсортными. И все жаждут знаков внимания от царя, которого многие в сердце своем ненавидят.

— И ты? Ты ненавидишь его?

— Да. Иногда.

И я подумала, что отчасти могу их понять.

— Их объединяет лишь одно: ревность к любой новой женщине, что завладела его вниманием, будь то политика или романтика. Но именно Ташере больше всех желает избавиться от тебя. Берегись, Шеба. У нее нет недостатка в шпионах и лакеях. Пусть проверяют твою еду.

Войну она ведет не с тобой, но на тебя будут направлены ее стрелы. Ты приехала ради выгод. Царь даст нужные тебе порты. Но тебе не бывать в безопасности, пока ты не обратишь свое лицо к югу.

Я раньше не понимала, насколько она проницательна, и пожалела, что в первые дни по приезду не пригласила ее в свои покои.

— Я поняла, — ответила я и поблагодарила ее.

— Израиль богат. Но и ты богата. Если ты хочешь мира, здесь его не найти.

Она начала подниматься, чтобы уйти, но помедлила.

— Моей девушке понравилось у тебя. Она будет плакать в тот день, когда твоя женщина, Шара, и другие девушки уедут от нас. Я буду благодарна, если ты заберешь ее с собой. Здесь она никогда не была счастлива. Если согласишься, пусть она будет моим вкладом в нашу дружбу. Однажды мы будем матерями правителей наших народов. Хорошо бы быть и друзьями.

Я, неожиданно для самой себя, обняла ее, женщину суровой, но столь ценной искренности.

В тот день мой лагерь переместился к югу от Иерусалима, расположившись на середине пути к порту Эцион-Гевера, подальше от капризного города. Я попрощалась с девушками, оставив при себе лишь Шару и Яфуша, и сказала, что вновь увижусь с ними через несколько недель, когда закончится сезон празднеств.

От меня не укрылась истинная радость, всколыхнувшаяся на улицах, когда мой трон и маркаб в сопровождении вооруженной охраны двинулись прочь из города. И не укрылся крик, взлетевший к самым стенам дворца:

— Уходи, Шеба!

Тот вечер я провела одна, на террасе, почувствовав первое дыхание зимы.

На следующий вечер мы с Соломоном оделись в простые одежды и в сопровождении нескольких его слуг в таких же неприметных одеяниях, отправились в запруженный людьми город. Вначале я опасалась угроз, долетавших с этих улиц в сторону моих людей, а сегодня и меня самой, боялась их даже в присутствии царя. Эхо тех слов преследовало меня целый час: «Уходи, Шеба!» Но я слишком долго пробыла взаперти, во дворце, где интриг кипело ничуть не меньше, чем за его пределами. А я не собиралась жить в клетке.

Мы прогуливались вместе, как могли бы это делать муж и жена. Даже в поздний час улицы были заполнены людьми, напомнив мне рынок и сезон паломничества дома, в Сабе. Но дома я никогда не ощущала такой свободы и невидимости.

Где-то неподалеку от старого города Соломон перегнулся через низкий забор булочника и стащил две лепешки, оставленные остывать во дворе. Залаял пес, и тут же выскочил сердитый хозяин, крича проклятия ворам, но мы уже успели раствориться в уличной толпе.

— О чем ты только думал? — спросила я через несколько улиц, задыхаясь от бега и смеха. Где-то неподалеку группа мужчин пела гимны.

Он протянул мне лепешку.

— О том, что не слишком себя осуждаю. О том, что влюблен. И способен на все!

В верхнем же городе я повсюду видела забавные маленькие сооружения, пристроенные к стенам домов, во дворах, а иногда и на крышах — трех- и четырехсторонние беседки, покрытые пальмовыми листьями и разноцветными тканями. В этих крошечных жилищах размещались гости города. Соломон затащил меня в одну из пустых беседок и объяснил, что их строят в память о хижинах и шалашах, в которых ютился его народ посреди диких мест, сорок лет с тех пор, как пришел сюда из Египта.

В этот самый момент проезжавшая мимо телега с фруктами перевернулась на пути к ночному рынку. Гранаты и цитрусы раскатились по улице. Стайка подростков и несколько мужчин рванулись их подбирать. Царь выдернул меня из крошечной палатки за миг до происшествия, а его люди сомкнулись вокруг. Я оглянулась, затаив дыхание, как раз вовремя, чтобы увидеть — телега сметает палатку.