Энн Стюарт - Месть по-французски

— К вашим услугам, — сказал он, и голос его заметно дрогнул.

Николас надеялся разделаться с ним быстро и поскорее вернуться в объятия Жаклин, чтобы она и не узнала, что он уходил. Впрочем, он сделал все от него зависящее, чтобы вымотать ее, так что она, скорее всего, проснется лишь завтра во второй половине дня. Он уже и счет потерял дуэлям, на которых дрался. Иногда из-за сущего пустяка. То ему камзол у кого-то не понравился, то голос… Случалось ему и убивать. Отошедший в мир иной Джейсон Харгроув — одна из его жертв. Но никто из тех, с кем он дрался, никто из тех, кого он убил, не заслуживал смерти так, как лорд Рексхэм.

В Венеции на такие вещи смотрели просто. Коль скоро два английских джентльмена решили во имя чести сразиться на дуэли, то ради бога. Столы сдвинули в сторону, выбрали секундантов — и дело пошло.

Николаса ослепляла ненависть, ослаблял гнев, но тем не менее он не получил ни единой царапины. Сознание собственной правоты придавало ему сил, а его меч, и всегда-то искусный, казалось, обрел новое дыхание. С Рексхэмом все было иначе. Он умирал слишком долго. Его кровь была повсюду, и перед концом несчастный трус зарыдал, приведя в ужас окружающих.

— Проклятый негодяй! — пробормотал старый знакомый Блэкторна Хоптон, вызвавшийся быть его секундантом, когда все было кончено. — Мы все знали, что он чудовище. Но никогда бы не подумал, что благородным мстителем окажешься ты, Блэкторн.

— Забавно, не правда ли? — глухо отозвался Николас, глядя на кровь, испачкавшую его руки.

Хоптон, взглянув на тело Рексхэма, передернул плечами.

— Не очень-то, — сказал он. — Смерть — она и есть смерть, даже если ее заслужили. Вряд ли это забавно.

Николас проследил за его взглядом.

— Нет, конечно, нет, — сказал он и вышел в венецианский рассвет с испачканными кровью руками, с запятнанной кровью душой. Ничего, сейчас он увидит Жаклин и поймет, что этот грех ему не зачтется.

Когда Жаклин проснулась, по потолку плыли зеленые и голубые тени. Она лежала в мягкой кровати. Ей было так хорошо и покойно. Правда, она лежала тут одна, но все равно испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие.

Жаклин перекатилась на спину и стала рассматривать узоры на потолке — отражение воды в канале мешалось с проблесками рассвета.

«Только это не рассвет, а закат», — поняла она, когда, встав и накинув на себя одеяло, подошла к окну. Она проспала почти целый день!

Но где же Николас?..

Слуги были заняты. Они приводили в порядок другие комнаты. Вздохнув, Жаклин умылась и надела на себя простое облегающее платье цвета слоновой кости. Хотя, наверное, ей следовало бы надеть что-то пурпурное. Однако, как ни странно, после самой эротичной ночи в своей жизни она ощущала в себе нечто девическое, чего она не чувствовала вот уже десять лет.

Но где же он? Не может быть, чтобы он бросил ее! А может, после ее признаний решил наконец отпустить?.. Ведь это можно считать самой изощренной местью — прорваться сквозь ее оборону и оставить ее.

Но ведь Николас сказал, что никогда не отпустит ее, что она будет с ним всегда — или умрет! И она поверила ему. Хоть он сам настаивал, что никогда не держит слово…

Тавернер, казалось, был обеспокоен. Он уверял, что не знает, где Николас, но скрыть своей тревоги не мог. И его беспокойство передалось ей.

Слуги удалились в свои комнаты. Тавернер отправился искать своего хозяина, хоть и заявил, что просто идет прогуляться. Жаклин как потерянная бродила по палаццо. Была уже полночь, когда она поднялась наверх. Дом был тих и безлюден. Миновав свою маленькую комнатку, она направилась в спальню Николаса. Тонкая свеча в ее руке давала мало света, и она поставила ее на столик у двери и огляделась в поисках канделябра.

— Оставь так, — донесся до нее из темноты голос Николаса.

От облегчения Жаклин чуть не заплакала. Закрыв дверь, она прислонилась к ней. Было очень темно, и она с трудом разглядела, что он стоит у окна, глядя в звездную ночь.

— Ты тут давно? — спросила она.

Николас повернулся, и Жаклин увидела, что на губах у него вновь играет холодная насмешливая улыбка, которую она надеялась больше не увидеть.

— Недавно. Он мертв.

Жаклин изумленно уставилась на него:

— Кто?

— Рексхэм. Я рассчитался за тебя, моя дорогая. Теперь хотелось бы знать, кто рассчитается за тебя со мной…

— Ты его убил?!

— А ты могла сомневаться в этом? — Он резко взмахнул рукой. — Я ведь умею убивать. Хотя на этот раз сам себя превзошел — два человека меньше чем за месяц. Но не волнуйся, это была честная дуэль с массой свидетелей. Нас никто не будет с позором изгонять из Венеции.

Жаклин услышала в его голосе отчаяние и вдруг поняла: ее бессердечный, полусумасшедший Блэкторн вновь стал человеком. Подойдя к нему, она приподнялась на цыпочки, взяла его лицо в ладони и прошептала:

— О Николас, мне так жаль…

— Жаль? Почему же? Еще одна смерть от моей руки мало что меняет. А если кто-то и заслуживал смерти, то это Рексхэм. Ты лишь одна из его многочисленных жертв, не первая и не последняя. Он заслужил именно такую смерть: лежа в своей крови и моля о великодушии.

— О боже! — прошептала она, обнимая его за шею. — Николас…

Он резко отстранил ее.

— Извини, но я не в том настроении, — сказал он с горьким смехом. — И вообще, я сейчас не гожусь в компанию. Я продержался сколько мог, но развлечения Венеции не для меня. Я освобождаю тебя от своего присутствия.

Жаклин схватила его за руку.

— Николас, я люблю тебя!

— Не надо! — резко бросил он, но руки не отнял. — Как же ты не понимаешь?! Ведь я постоянно доказываю тебе: я чудовище, я не стою любви, вообще не стою ничего…

— Я люблю тебя! — повторила она, обвив себя обеими его руками и все теснее прижимаясь к нему. — Я люблю тебя…

Внезапно он издал какой-то странный звук и опустил голову на ее плечо. Жаклин почувствовала, что его пронизывает дрожь, и прижала к себе его голову, как прижимала бы раненого ребенка, как прижимала бы утерянного брата. Подняв голову, она прижала свои губы к его. Когда Николас начал целовать ее, она не сопротивлялась — наоборот, сама начала расстегивать пуговицы на его рубашке, а потом стащила ее с плеч. Жаклин нашла небольшой шрам, который оставил ее нож, и приникла к нему губами. Она целовала его плечи, его по-мужски плотные сосцы, его живот — и, наконец, прижалась губами к бугру под бриджами.

— Нет, Жаклин! О бог мой, да, да… — еле выговорил он, не в силах больше сдерживать себя.

Она сорвала с него одежду. Его кожа была гладкой и горячей. Она хотела его, нуждалась в нем! Следуя инстинкту, она опустилась перед ним на колени и взяла его трепещущую плоть в рот.

Николас вцепился ей в плечи и опять застонал, не в силах более сдерживать себя. Потом поднял ее, и, обхватив его ногами, она стала двигаться в такт с ним, дрожа от наслаждения. Их тела покрывал пот, и внутри нее что-то вдруг взорвалось, и тело, казалось, разлетелось на миллион кусков. Она услышала его крик, крик восторга и наслаждения, и, не отрывая своих губ от него, все впитывала и впитывала в себя его семя.