Мари-Бернадетт Дюпюи - Ангелочек. Дыхание утренней зари

– Которого ты забыл поцеловать! – отозвалась молодая женщина.

Изобразив на лице шутливое отчаяние, Луиджи громко чмокнул Анри в лоб.

– Добро пожаловать, pitchoun ! – сказал он ласково. – Вечером я научу тебя играть на губной гармонике, если, конечно, ты захочешь.

– Я хочу, хочу!

Растроганная Анжелина тоже получила от мужа поцелуй. Она стояла и смотрела, как он подходит к воротам и открывает их. Прежде чем выйти, Луиджи ей улыбнулся, и эта улыбка отмела все ее женские и материнские опасения.

Утро выдалось солнечным и теплым. Ласточки вернулись в прошлогодние гнезда и теперь проделывали в небе немыслимые акробатические трюки. Октавия не спешила уходить, она была рада поболтать с Розеттой и Анжелиной. Анри бросал набитый опилками матерчатый мячик о стену дома и ловил его под бдительным присмотром Спасителя. Большой белоснежный пес лежал с приоткрытой пастью в позе сфинкса и казался вполне довольным жизнью. Розетта поставила на плиту немного молока и теперь следила, чтобы оно не убежало.

– Ты знаешь, как зовут ту повитуху с дороги Сен-Жирон, Октавия? – не удержалась от вопроса Анжелина.

– По-моему, мадам Берар. Как мне сказали, она вдова и еще довольно молодая.

– У нее есть диплом?

– Господи, откуда я могу знать? Энджи, об этом ты спросишь у нее сама. Тебе же не терпится с ней познакомиться, верно? Так почему бы тебе не нанести ей визит вежливости?

– А ты, Розетта, ничего не слышала об этой даме?

– У меня не было времени на разговоры – и за Анри нужно присмотреть, и в двух домах прибраться, и за больными поухаживать. Этот грипп чуть не забрал у нас мадемуазель Жерсанду!

– А по вечерам наша Розетта читала учебники в гостиной или же писала письма своему воздыхателю, – подхватила добродушная уроженка Севенн.

– Что ж, тогда завтра я сама наведаюсь к мадам Берар!

Дальше говорили о том, как быстро растет Анри, о его смешных словечках и шалостях. Анжелина очень скучала по беззаботной женской болтовне, поэтому сполна отдалась этому удовольствию.

На улице Нобль, в гостиной Жерсанды де Беснак, царили иные настроения. Луиджи затронул тему, которая еще не обсуждалась, и его мать теперь метала громы и молнии. Речь шла о деньгах, обещанных Гюгу Сегену за то, что он оставит своего племянника Бруно на воспитание чете Бонзонов.

– Как ты посмел предложить этим людям такую сумму? – возмущалась Жерсанда. – Когда Анжелина вчера вкратце рассказала нам, что случилось в Бьере, ни ты, ни она не упомянули об этой отвратительной сделке! Так нельзя, сын мой! Надолго ли хватит тебе фамильных денег, если станешь вот так выбрасывать их на ветер, пусть даже ради того, чтобы выручить из затруднительной ситуации тетушку Анжелины!

– Матушка, речь не идет о каком-то банальном, как ты полагаешь, затруднении. Этот ребенок, Бруно, очень много значит для Албани. И для дяди Жана тоже. Их отчаяние тронуло меня до глубины души.

– Это делает тебе честь, но я уверена, что Сегены довольствовались бы и куда меньшим откупом. Не думай, что мною движет скупость и что я жалею об этой непредвиденной трате, но… но…

– Сколько «но», моя дорогая матушка! Признаться, твоя реакция меня расстроила. Я наивно полагал, что ты меня поддержишь. Мы с Анжелиной не упомянули об этом деле в разговоре исключительно из благоразумия. Октавии с Розеттой об этом знать не следует. Сама ты не знакома с Албани, но знай: я восхищаюсь этой добрейшей женщиной, мужественной и любящей, какой и подобает быть истинной христианке. Отнять у нее ребенка – разве может быть большая несправедливость? Я не мог этого допустить. И даже если мы и кончим свои дни в нищете, что с того? Лично я привык довольствоваться малым.

Жерсанда поплотнее укутала в шерстяную шаль свои худенькие плечи и поежилась.

– Я знаю это, мое дорогое дитя. И это моя вина, ведь я принесла тебя в жертву своей любви к роскоши, – проговорила она, вздыхая. – Лучше уж я скажу это сама, потому что у тебя наверняка еще много упреков в запасе. Прошу, Луиджи, прости меня. Я ослабела после этой болезни, и еще она сделала меня более тревожной. Когда смерть проходит так близко, страх остается надолго, даже если знаешь, что ты уже вне опасности. Мой сын, ты поступил по совести, и я сожалею, что наговорила тебе резкостей. Но и у меня есть для тебя важная новость. Я думаю продать наше имение в Лозере, поскольку вы с Энджи не планируете там жить.

Известие удивило Луиджи. Он перестал ходить взад и вперед по гостиной и замер возле камина.

– Мы можем и передумать, матушка.

– Сомневаюсь. Анжелине там никогда не нравилось. К тому же некий богатый коммерсант предлагает очень хорошие деньги.

Жерсанда сообщила сыну подробности предстоящей сделки. Все это время она держала на коленях пуделя, который часто предпочитал ее общество шумным играм со своим маленьким хозяином.

– Вернемся к этому разговору позже, – сказал Луиджи, который уже уяснил все детали. – Прости, мне совсем не хотелось тебя расстраивать, но и это еще не все. Я хочу поговорить с тобой об Анри.

Пожилая дама нахмурилась и посмотрела на сына вопросительно.

– Я слушаю.

– Малыш – твой приемный сын, значит, мне следует относиться к нему как к младшему брату, намного более юному, чем я сам. Но в сентябре я сам стану отцом, и, судя по всему, Анри все чаще будет бывать у нас с Анжелиной, проводить с нами больше времени. Поэтому…

Луиджи задумался и умолк. Снедаемая любопытством и подспудным страхом, Жерсанда поторопила его:

– Поэтому – что? Скажи наконец!

– Невзирая на нотариально оформленный документ, невзирая на молчание, которое мы все храним во избежание скандала, у этого малыша одна мать – Анжелина. Она носила его в своем лоне, она родила его в пещере, в полном одиночестве, и она любит его до такой степени, что отдала его вам на воспитание и отказалась от своих материнских прав.

– Луиджи, я все это знаю. Но к чему ты ведешь?

– Может, будет правильнее как можно раньше сказать мальчику правду и отдать его Анжелине? Он будет расти в моем доме, а досужим сплетникам мы скажем, что вы, сочтя себя слишком пожилой и слабой, попросили нас взять мальчика на воспитание. Он будет называть мамой свою настоящую мать, и, я уверен, для нее это будет лучшим на свете подарком. Подарком, который я хочу ей преподнести.

Жерсанда побледнела, обвела комнату испуганным взглядом и закашлялась.

– Сомневаюсь, что это целесообразно. Ты забываешь о Гильеме Лезаже. Мы сделали все, чтобы никто в его семействе не узнал правды об Анри. Это слишком рискованно! Боже правый, ну зачем нарушать устоявшееся положение вещей, которое оберегает покой этого ребенка, равно как и репутацию Анжелины? Зачем, Луиджи? Когда я умру, руки у вас будут развязаны, вы и так будете воспитывать Анри. Прошу, исполни мою просьбу – давай оставим все как есть!