Соня Мармен - Река надежды

– Я так не думаю! – заявила мадам Бертело, размахивая огромным веером из окрашенных в розовый цвет перьев в перламутровой оправе. Ее густо набеленное лицо блестело от жары. – Губернатор Мюррей скоро подыщет нам нового епископа! Он так добр и снисходителен!

Своими маленькими глазками под насурьмленными бровями она стреляла по сторонам, разглядывая, оценивая, сравнивая, осуждая… Изабель потягивала свой пунш и подсчитывала в уме, сколько еще минут продержится бархатная мушка над верхней губой этой словоохотливой мадам.

– Статья четвертая договора обязывает нас отправлять церковные обряды по их обычаям, презрев наши собственные, мадам Бертело! Вот какова их снисходительность! – не удержалась от язвительного замечания Изабель. Ограниченность мышления некоторых соотечественников просто-таки поражала ее. – И я полагаю, что ваш дорогой Мюррей, даже если захочет, ничего не сможет с этим поделать!

Оп! Искусственная родинка упала в бокал дамы. Не сводя глаз с крошечного кусочка бархата, плавающего в янтарном вине, Изабель прикрыла веером лицо, чтобы никто не увидел ее ироничной улыбки.

После смерти монсеньора Понбриана в 1760 году канадское духовенство осталось без пастыря. Британские власти, которые, как известно, не признавали власть Папы Римского, ссылаясь на свои законы, отказали Церкви Квебека в праве избрать нового главу. Ситуация вызвала волнения в канадском обществе. В довершение всего некоторые католические священники стали переходить в протестантизм, да и число канадок, вступавших в брачный союз с англичанами-протестантами, тоже постоянно увеличивалось. Что касается монахинь, то на территории захваченных земель остались одни лишь канадки. Француженки предпочли вернуться на родину. Члены конгрегации Святого Сульпиция тоже были все до одного французы, и власть имущие протестанты относились к ним без особого доверия. Поговаривали, что у них, а также у францисканцев и иезуитов, новые власти намереваются отнять все имущество. Побежденному народу предстояло создать modus vivendi [7], который позволил бы ему спасти свою религию.

– А известно ли вам, моя дорогая, – продолжала Изабель, со щелчком захлопнув веер, – что после подписания этого достославного договора ряды нашего духовенства поредели ровно на треть? А кто, скажите мне, станет обучать будущих священников, если семинарии и коллеж закрыты? Британское правительство не позволит французским служителям культа приехать и обосноваться в колонии!

В ответ на это мадам Бертело упрямо вздернула подбородок. Жюльетта Эмио, дама с остреньким лисьим личиком, осмелилась высказать свое мнение:

– Говорят, что аббат де ла Корн отправился в Лондон просить аудиенции у короля! Он питает надежду стать епископом и получить на это августейшее согласие.

– Его Величество король Великобритании вряд ли удовлетворит его ходатайство! Я полагаю, уже одного факта, что аббат де ла Корн живет теперь во Франции, достаточно, чтобы навлечь на него подозрения. Король Георг может решить, что он шпион или что у него в планах поднять восстание. Стремление во что бы то ни стало получить епископскую митру, а также англофобские настроения его семьи только усилят подозрения короля. Георг не поверит в бескорыстность намерений аббата.

Придя к справедливому заключению, что британские власти пытаются искоренить католицизм на территории бывших французских колоний, канадское духовенство в конце октября отправило к королю в Лондон своего посланника Этьена Шареста с особым ходатайством. Изабель пришлось в конце концов признать правоту своей кузины Мадлен, уже давно опасавшейся такого исхода и порицавшей чрезмерную терпимость канадского населения, которое в своем стремлении привлечь симпатии новых правителей было готово забыть о собственных традициях.

Смерив Изабель сердитым взглядом, мадам Бертело сделала глоток пунша и сказала:

– Нас, католиков, на этих землях больше десяти тысяч, в то время как протестантов всего лишь…

– Пара сотен? Может, и так! Но только именно они, эти нечестивцы, управляют нами, а потому и позаботятся о том, чтобы все осталось как есть! Вы слышали о законе «Акт о присяге» [8]?

– Да, но мсье Мунье – француз, и он сумел завоевать расположение новых властей…

– Я бы тоже радовалась, что мсье Франсуа Мунье [9]стал единственным франкоговорящим членом губернаторского совета, если бы он не был гугенотом! Или вы этого не знали? – Изабель даже не попыталась скрыть свое раздражение. – Ой! Похоже, вы проглотили свою мушку, мадам Бертело!

– О!

У себя за спиной Изабель услышала чье-то шипение:

– Ей легко говорить! Ее муженек сумел завоевать себе место в обществе!

– Он гугенот?

– Нет, в семье Ларю все католики. По крайней мере пока. Но я не удивлюсь, узнав, что он тайно перешел в протестантизм. По-английски он объясняется вполне сносно.

Обернувшись, Изабель вперила сердитый взгляд в сплетницу – вдову Бродер.

– Хочу вас заверить, мадам, что место в обществе, которое мой супруг завоевал своим трудом, не слишком завидно! Он служит, но никакой властью не обладает. Что до вероисповедания, то он католик и останется таковым. А свой английский мой муж вынужден совершенствовать, чтобы его самого и клиентов никто не смог обмануть!

Вдова поджала губы и часто-часто заморгала. Красные от румян и гнева щеки ее составляли резкий контраст с набеленным лицом и ярко-фиолетовым платьем. Не дожидаясь ответной реплики, Изабель вежливым кивком попрощалась с собеседниками и направилась туда, где еще недавно видела Пьера. Ей вдруг захотелось отвлечься и потанцевать.

Оркестр как раз заиграл менуэт. Изабель поискала глазами мужа, но так и не нашла. А ведь десять минут назад он был тут! Она снова скользнула взглядом по толпе, пытаясь увидеть его белокурые волосы, которые он припудривал лишь слегка, зная, что ей это не нравится: пудра вызывала у Изабель желание чихать.

В другом конце зала она заметила своего брата Этьена, который по-прежнему торговал пушниной. Интересно, как это он, пламенный патриот, умудрился оказаться в кругу торговцев с такими фамилиями, как Данн, Уолкер и Ливинстоун? Тем не менее это действительно был Этьен. Он разговаривал с двумя господами, о которых Изабель была наслышана. Высокий, изысканно одетый и надменный с виду мсье Люк де ла Корн приходился родственником аббату де ла Корну. Он был военным и, как и Этьен, торговал пушниной. Изабель познакомилась с ним на обеде, куда была приглашена вместе со своим прежним поклонником Николя де Мелуазом. Люк де ла Корн служил под командованием Монкальма и отличился в битве за форт Уильям-Генри и при осаде Карийона. За свою доблесть в 1759 году он был награжден орденом Святого Людовика. Правда, ходили слухи, будто англичане подозревают де ла Корна, прекрасно знающего языки и нравы индейцев, отрядом которых он руководил в битве при Сент-Фуа, в намерении организовать восстание в регионе Великих озер.