Мэри Кайе - В тени луны. Том 2

Лу была права. Ему нужно сдерживать себя и не ссориться с Карлионом. Он должен был поступить так раньше в Дели и сейчас тоже. «Все в одной лодке», — сказала Лу. Но это была неустойчивая лодка, и если двое на ней начали бы драться, она могла перевернуться. Что касается Винтер, теперь она была его женой. Этого было достаточно, чтобы оградить ее от дальнейших посягательств со стороны лорда. Но Алексу нельзя теперь отпускать ее далеко от себя, иначе они потеряют друг друга.

Факт, что Винтер стала его женой, не имел никакого значения в данной ситуации. Просто все становилось еще труднее. Они могли находиться здесь или в бегах месяцы… возможно, год. Даже больше года. Искаженные истории и слухи, которые приносил Алексу Дасим Али, рассказывали чаще о победах, чем о поражениях, и было трудно составить верную картину того, что происходило во внешнем мире на самом деле. Если всю Индию действительно охватил бунт, уйдет несколько месяцев, чтобы подавить его и восстановить порядок. Месяцы, подумал Алекс, может, и год… или еще дольше… И он снова вспомнил о Лотти.

Алекс не мог забыть Лотти. Тот ужасный, кошмарный день останется в нем навечно. Природа не была предназначена для войн. Ребенок Лотти не собирался задерживаться из-за убийства и резни — они просто ускорили его появление на свет. Он должен был родиться, но сделал это преждевременно. Его рождение убило Лотти более мучительно, чем выстрел из карабина или удар сабли.

Если бы Алекса не было поблизости в тот день, если бы он ушел, как и намеревался, оставив Лотти на попечение женщин, у него были бы несколько другие чувства. Даже после возвращения к ее мертвому телу. Женщины умирали при родах. Даже слишком часто. Это было прискорбно, но тут ничего — или почти ничего — нельзя было поделать.

Но Алекс не ушел. Он остался с Лотти и не мог забыть муки, которые они испытывала перед смертью, и тот факт, что при нормальном медицинском обслуживании, присутствии докторов, акушерок, при наличии всех достижений современной медицины ее можно было бы спасти. Но разразилась война. Хуже того — гражданская война, мятеж, анархия. И для женщины не было безопасного места во всей стране до тех пор, пока не восстановится мир. Алекс не мог рисковать жизнью Винтер после смерти Лотти и впервые был благодарен своей болезни, которая оправдывала необходимость не отпускать ее далеко от себя.

Перестрелка продолжалась большую часть дня с интенсивностью, свидетельствующей о мощной атаке на резиденцию, а за час до полудня громкий взрыв мины потряс Гулаб-Махал и потревожил птиц, прятавшихся от жары на деревьях в саду, они захлопали крыльями и испуганно галдели.

Алекс слышал грохот выстрелов и разрывы снарядов с потрясающей ясностью. Мерцающая жара над крышей, казалось, вибрировала при этих звуках и била его тело с той же регулярностью, с которой канонада ударяла по голове.

Это была еще одна атака на резиденцию… или наконец подошел Хэвлок? Но это не мог быть Хэвлок. Если прибыли войска освободителей, город встревожился бы, и бои уже шли бы на улицах. А выстрелы слышались только со стороны резиденции…

«Если бы я только мог уйти, — думал Алекс. — Если бы я только мог узнать новости. Сколько они могут продержаться?» Было невыносимо лежать, прислушиваясь к гулу канонады, зная, что все это означает, понимая, что сейчас происходит внутри обстреливаемой, осажденной резиденции, и ничего не предпринять — ничего.

Алекс в течение дня принимал отвратительное питье, принесенное Рахимом, молчаливым слугой, присматривавшим за ним. Бегам-сахиба приготовила его, сказал он. Алекс пил, не возражая, и лекарство ослабило головную боль, принесло мгновенный сон. Так прошел для него день, отмеченный вторым серьезным штурмом резиденции. Но хрупкая оборона продолжала держаться.

Надежда на спасение в осажденном гарнизоне начинала ослабевать. Армия Хэвлока, перешедшая границу Оуда в последние дни июля, одержала последовательно две победы, однако понесла тяжелые потери, обнаружив свои позиции под угрозой со стороны сил Нана Саиба, и вернулась в Мангалвар ждать подкрепления. Дважды в начале августа Хэвлок начинал двигаться к Лакноу, но оба раза был задержан: сначала вспышкой холеры, а затем мятежом в Гвейлиоре. В результате пришлось оставить базу и вернуться в Каунпур.

Новость об отступлении оккупационных войск была встречена жителями Лакноу с великой радостью, и положение осажденного гарнизона — а также горстки беженцев в Гулаб-Махале — стало более опасным. Большая часть повстанцев и населения, запуганная тем, что армия мстителей находилась совсем рядом с городом, воспрянула духом, когда выяснилось, что противник не только отступил, но и покинул границы Оуда.

Звуки перестрелки со стороны резиденции стали составной частью жизни в Гулаб-Махале: такие же привычные, как мычание коров, воркование голубей или поскрипывание колеса колодца. Для беженцев это была успокаивающая канонада, поскольку она свидетельствовала о том, что гарнизон все еще держался и резиденция не пала…

Восемнадцатого августа произошел третий штурм (Алекс выцарапывал даты гвоздем на стене павильона), и беженцы с напряжением, затаив дыхание, ждали звуков мушкетного огня, который начался после тишины, воцарившейся по окончании штурма. Услышав их, они почувствовали, как нервы и мускулы расслабились от облегчения, и вздохнули свободно, словно после приступа удушья. Три дня спустя беженцы услышали грохот взрывающегося пороха, и Дасим Али сказал в тот вечер, что это работа гарнизона, который успешно подорвал Иоханнес-Хаус, оплот мятежников за границами обороны, из которого велся перекрестный огонь по резиденции.

Но на следующий день прозвучали новые звуки. Звуки выстрелов с юго-востока.

— Господи… они здесь! — закричал Алекс, подбежав к парапету под барабанящим ливнем, принесенным муссоном, и прислушиваясь, а дождь обтекал его теплым потоком.

Это могло означать только одно: Хэвлок снова шел на Лакноу. И вдруг ливень ослаб, начал дуть теплый ветер. Выстрелы отчетливо доносились сквозь сырой, чистый воздух.

Беженцы слышали канонаду с перерывами в течение всего дня и большую часть следующего, и Валаят Шаху впервые пришло в голову, что Бог, вероятно, был на его стороне, когда он согласился приютить измученных людей, и что когда-нибудь он и его семья будут спасены от уничтожения. Эта мысль не принесла ему особого удовлетворения, поскольку, если бы не измена и резня в Каунпуре, он предпочел бы умереть в битве с оккупантами, чем принимать от них милость.

Но орудий Хэвлока больше не было слышно. И новостей о его армии тоже. Август медленно подошел к концу, наступил сентябрь. Истощенный, умирающий, измученный гарнизон в Лакноу держался, и потрепанные британские флаги гордо вились на флагштоке; его часто сбивали, но тут же восстанавливали ценой многих жизней на крыше обстреливаемой резиденции.