Лиана Делиани - Легенда о любви и красоте[СИ]

Король торжествующе покосился на Виолу.

— Вам нравится кто–нибудь из них, ваша светлость? Нет ли здесь кавалера, к которому благоволит ваше сердце?

— Вы заплатили Папе, так зачем спрашивать мое мнение? — язвительностью прикрывая бушующие в груди эмоции, ответила Виола.

— Что ж, в таком случае, выбор я сделаю сам.

Король зорко и медленно всмотрелся в толпу претендентов. Не удовлетворившись этим, он также внимательно осмотрел всю площадь и вливавшиеся в нее улицы, после чего вскинул руку:

— Кто смел покинуть площадь до вынесения моего решения?! Тащите его сюда!

Стража послушно бросилась следом за фигурой, медленно двигавшейся с тележкой прочь по улице.

Сопровождаемые смешками толпы стражники под руки приволокли ослушавшегося оборванца и поставили на колени перед лестницей на помост. Точнее на одно колено, потому что вместо ноги из второй штанины торчала деревяшка.

— Кто такой? — спросил король, разглядывая неухоженную бороду и спутанные волосы нищего, торчащие из–под капюшона.

— Гвидо Ренци, горшечник, — хмуро ответил тот.

— Ты женат?

— Нет, — помедлив, словно раздумывал, не соврать ли, сказал нищий.

Король с удовлетворением кивнул.

— Тебе повезло, горшечник Гвидо. Смотри, какая тебе достанется жена! — он показал на Виолу.

— Не нужна мне жена, — хмуро и твердо ответил горшечник.

Король издевательски взглянул на Виолу.

— Какая красавица, какие роскошные волосы, просто золото, — насмешливо расхвалил он невесту. — Впрочем, я не умею слагать вирши.

Виола глубоко вонзила ногти в ладонь, скрытую длинным парчовым рукавом.

— Так почему же ты не хочешь жениться? — спросил король.

— Не прокормить мне ее. Да и вообще… нашли бы вы себе кого другого для своих забав. Вон, желающие есть, — нищий мотнул головой в сторону, где толпились женихи.

— Не переживай, заставишь ее работать, она и себя, и тебя прокормит, — ответил король и улыбнулся, довольный приведенным аргументом. — Все в собор!

— Не торопитесь, ваше величество, — произнесла Виола. — Я приняла решение посвятить себя Господу.

— Увы, герцогиня, заяви вы об этом до того, как я выбрал вам мужа, я вынужден был бы уступить, а теперь это лишь отговорка, чтобы избавиться от непонравившегося жениха.

— Я обращусь к Папе…

— И Папа отлучит вас от церкви за отказ выполнить его волю. Как я вижу, вам очень хочется покрыть позором всю свою семью.

За спиной короля Виола увидела бешеные глаза Джанкарло и скорбно нахмуренные брови отца.

Король проследил за ее взглядом и насмешливо поднял бровь, показывая, что прекрасно видит — отступать Виоле некуда.

— Что ж, ваше величество, вижу, я не ошиблась, предположив в вас полное отсутствие благородства. Можете выдать меня замуж хоть за колченогого нищего, я все равно не устану возносить хвалу Пресвятой Деве за то, что моим супругом будете не вы, — сверкнула Виола глазами.

— Герцог, сопроводите дочь к алтарю, — свирепо сказал король, шагнув по ступеням вниз, в направлении собора.

— Повелеваю: горшечник Гвидо и его жена навсегда изгоняются из Милана, — громко объявил король по окончании церемонии венчания. — А теперь, жена горшечника, снимите драгоценности и смените платье на более подобающее вашему сословию.

Придворные дамы сделали шаг к Виоле, чтобы помочь ей снять украшения, но король жестом остановил их, заметив:

— У жен нищих горшечников нет слуг.

— Могу я пожитки свои собрать? — угрюмо осведомился новобрачный.

— О, у вашего супруга, оказывается, есть имущество, — усмехнулся король, обращаясь к Виоле, срывавшей с пальцев перстни. — В таком случае, думаю, вы не сильно огорчитесь, узнав, что приданое, которое герцог дает за дочерью, я истрачу на возмещение расходов, понесенных при покупке разрешения устроить этот брак. А в качестве подарка молодоженам, повелеваю страже отвезти вас на какой–нибудь телеге за пределы Милана. Отправляйся за пожитками, — сказал король горшечнику. — Твоя жена тем временем переоденется в подходящее для нее платье.

Телега остановилась у покосившейся лачуги на берегу реки в виду какого–то маленького городка. Пока стража торопливо вышвыривала из нее всякий хлам, который нищий считал своим имуществом, Виола безучастно наблюдала.

— Чего расселась? Слезай или, может, с нами поедешь? — хохотнул прямо над ней один из стражников.

Виола поднялась и подошла к краю телеги. Она ожидала, что ей подадут руку, но муж возился со своими пожитками, даже не глядя в ее сторону. Без посторонней помощи она не знала, как спуститься на землю, не уронив своего достоинства. Стража с ехидным любопытством наблюдала за ней.

Под их сальными взглядами Виола спрыгнула с телеги и, стараясь ступать уверенно в непривычно грубых деревянных башмаках, отошла к реке.

За ее спиной заскрипела, удаляясь, телега, муж неровными шагами и шорохом мешка о дорожные камни двинулся в сторону лачуги — Виола ничего не слышала, глядя на воду и не думая ни о чем.

Солнце исчезло за горизонтом, стало прохладно. Виола чувствовала, как холод поднимается по ногам и рукам, но продолжала стоять, не шевелясь.

— Иди в дом, простынешь, — сказал муж, спускаясь к воде с котелком.

Отвернувшись, чтобы его не видеть, Виола медленно пошла по дороге.

Убогое жилище с дырявыми стенами и крышей встретило ее огнем в очаге. Добредя до ближайшего к очагу угла, Виола села на земляной пол, обхватив себя руками, и снова замерла, неотрывно глядя на пламя.

Нищий вернулся и повесил котелок на огонь. Он продолжал сновать по лачуге, но Виола этого не замечала. Когда он протянул ей глиняную миску с горячей луковой похлебкой, она не повернула головы.

— Лучше съешь, пока горячая, — сказал нищий, перед тем, как неловко наклонившись, поставить миску на пол у ее ног.

Плебейский запах лука всегда был противен Виоле, но пустовавший с утра желудок требовательно заурчал. Промучившись еще несколько минут, она отодвинула миску подальше от себя.

Закончив трапезу, нищий положил ей на колени какие–то лохмотья и, постукивая деревяшкой, удалился в другой конец лачуги.

Утром, мучимая болью в желудке, преодолевая тошноту, подступавшую к горлу от запаха похлебки, Виола все же сделала несколько глотков. С тех пор так и повелось — она терпела голод по последнего, а когда становилась совсем невмоготу, через силу заставляла себя глотать противное варево. Днем она уходила бесцельно бродить вдоль реки, а вечером возвращалась, чтобы забиться в свой уголок лачуги. Нищий смастерил ей кровать и натаскал для нее соломы. Поверх соломы он постелил те лохмотья, что дал ей в первый вечер. Днем он уходил куда–то, таща за собой тележку с горшками, вечером разжигал огонь и варил похлебку, а после ужина садился за гончарный круг или заделывал дырки в стенах и крыше. Виола игнорировала его, как и все остальное окружавшее ее убожество.