Шеннон Дрейк - Нечестивец

Оставалось только бежать. С молитвой — ее единственной надеждой на спасение!

Несомненно, скоро прибудет полиция. Конечно же прибудет.

Нет — она хватается за призрачную надежду. Никто не убит, полицейские не придут в замок. Но не надо непрестанно об этом думать, паника ей ни к чему. Надо собраться с мыслями, пока она бежит.

Она сейчас была далеко от громадного замка Карлайл и слышала только свое тяжелое дыхание. Поднялся ветер, заколыхал вершины деревьев, сомкнувшихся над ее головой. Она обрадовалась, надеясь, что разгулявшаяся стихия разгонит туман, который обычно висел в этих лесах неподалеку от вересковых пустошей.

Сейчас полнолуние. Если туман рассеется, ночь будет светлая, она сможет лучше рассмотреть дорогу. Но и тем, кто ее преследуют, это может сыграть на руку.

Она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Решив, что может двигаться дальше, медленно повернулась на месте, пытаясь сориентироваться. В голове была одна мысль — надо спасаться бегством.

Дорога вела на восток. Дорога в Лондон, к цивилизации, к здравомыслию. Там должна быть карета, увозящая гостей графа обратно, в город. Если бы ей удалось перехватить ее… пока убийца не наткнулся на нее.

Она уверена: он давно ведет эту игру и приходит лишь для того, чтобы удостовериться — не проболталась ли она о том, что ей известно, не выдала ли тайн замка Карлайл.

Туман клубился во тьме под порывами ветра, и вихрь донес до нее жутковатое завывание. Волки выли на луну. Но она сейчас нисколько не боялась волков Карлайла. Потому что знала, кого действительно надо бояться. Чудовища, что являлось в человеческом обличье.

Треск валежника предупредил ее, что кто-то приближается к ней. Она насторожилась, уповая в молитве на то, что инстинкт подскажет ей, куда бежать, где искать спасения… Но ее преследователь уже близко, совсем рядом.

Беги!

Мысленный окрик заставил ее собраться с силами — но поздно. Он вышел из-за куста прямо перед ней.

— Камилла!

Голос был ей знаком — очень хорошо знаком. Она застыла на месте, затаив дыхание, сердце замерло. Она пристально вглядывалась в мужчину — лицо под маской.

Ее пальцы прикасались к нему, глаза видели его в скоротечные мгновения страстного забытья. Лицо поразительное: грубые, суровые черты, но странно притягательные — волевой подбородок, прямой, красиво вылепленный нос. И глаза…

Его глаза она видела ясно — всегда. В них то горел вызов и высокомерное презрение к ней, то лучилась нежность.

Время как будто остановилось — ни шума леса, ни движения воздуха. Она продолжала смотреть на него. Так где же маска? Те странные кожистые складки, словно у зверя? Это человеческое лицо — самое потрясающее из всех, что ей доводилось видеть, — жесткое и суровое, словно высеченное из скалы, как лицо древнего божества.

Кому верить? Озверевшему хищнику или праведному, сильному человеку?

— Камилла, прошу, ради бога. Пойдемте со мной. Ну пойдемте же.

Пока он говорил, она услышала звук шагов позади себя. Кто-то еще? Спаситель? Из тех, кто некогда увлекался ею? Однако все они увлечены тайнами и древними сокровищами. Лорд Уимбли, Хантер, Обри, Алекс… о господи, прости, сэр Джон.

Она быстро обернулась — к ним сквозь подлесок пробирался мужчина.

— Камилла! Слава богу!

Он подошел к ней.

— Только тронь ее — и ты труп, — прорычал тот, кого все называли чудовищем.

— Он убьет вас, Камилла, — тихо позвал другой голос.

— Никогда!

— Вы же знаете — он убийца, — настаивал второй. — Ради бога, Камилла, он — чудовище. Ведь это доказано.

Она переводила взгляд с одного на другого, не в силах разрешить мучительные сомнения. Да, один из них, несомненно, убийца.

А другой — ее спаситель. Но который из них?

— Камилла, быстро, только осторожно… идите ко мне, — позвал один.

Тот, кого она знала как чудовище, поймал ее взгляд.

— Подумай, не торопись, моя любовь. Вспомни все, что ты видела, поняла… и почувствовала. Вспомни все, Камилла, и спроси себя, кто из нас чудовище.

Вспомнить? С каких пор? Все слухи и ложь? Или тот день, когда она пришла сюда, в замок, и впервые услышала звук его голоса.

В тот день она встретила чудовище.

— Боже праведный, что он натворил на этот раз? — взволнованно спросила Камилла, глядя на Ральфа, верного слугу Тристана, — привлекательного мужчину и, к несчастью, его компаньона в преступных похождений.

— Да ничего! — негодующе отозвался Ральф.

— Ничего? Тогда почему с трудом переводишь дух и смотришь на меня просительно? Что, снова нужно вызволять моего опекуна из камеры, борделя или какого-нибудь притона?

Она понимала, что высказалась резко, но Тристан был обречен попадать в переделки. Ее негодующий тон ясно давал понять: пусть сам справляется со своими проблемами, она не полезет из-за него в пекло. И Ральф прекрасно знал причину этой злости.

Тристан Монтгомери не пользовался уважением, с каким обычно относятся к опекунам, хотя судьба и наделила его весомым положением — в те времена титул значил больше, нежели характер и состоятельность его обладателя.

Но двенадцать лет тому назад он спас ее от работного дома, а то и чего-либо худшего. Камилла вздрогнула, подумав о сиротах, брошенных на произвол судьбы, без гроша в кармане. Нельзя сказать, что Тристан действовал наилучшим образом, но с того самого дня, когда впервые увидел ее подле остывающего тела матери, он привязался к ней всем сердцем и делился с ней всем, чем располагал сам. И она не могла не отплатить ему тем же.

Повзрослев, Камилла решилась подарить ему большее — стабильность! Достойное место в обществе. Семейный очаг. Приличное будущее, наконец…

К счастью, Ральф догадался подождать ее за углом, не зашел в Британский музей — его потрепанный вид и тревожный шепоток могли стоить ей работы, а она слишком долго ее добивалась! Камилла знала о Древнем Египте больше, чем те, кто бывал на раскопках, но даже сэр Джон Мэттьюз поджал губы и хмыкнул, услышав о прошении допустить женщину до такой работы. Участие сэра Хантера Макдональда только подлило масла в огонь. Хантеру Камилла очень понравилась, но его неуместные восторги могли сыграть и против нее в этом споре. Он считал себя опытным исследователем, первопроходцем — такие обычно не одобряют вторжение суфражисток в мужские дела, искренне полагая, что прекрасной половине суждено пребывать у домашнего очага. Тем не менее Алекс Миттлмэн, Обри Сайзмор и даже лорд Уимбли склонны были без лишних споров принять решение в ее пользу. К счастью, мнение лорда Уимбли и сэра Джона оказалось решающим.