Мишель Ловрик - Венецианский бархат

Она изменилась и стала другой.

Она перестала плакать; она, у кого с самого детства глаза были на мокром месте, а душа всегда оставалась нежной и ранимой. Она никогда не заговаривала о том, что случилось. Загадкой осталось и то, что она смогла понять из обращенных к ней слов мужчин. Она не вспоминала их, как и самих солдат. Но их жестокие взгляды исчеркали ей лицо, а грубые фразы начали складываться в ее собственные предложения. Предложения эти неизменно были краткими, а смысл, который она в них вкладывала, был смутным и неясным. Взгляд ее сочился ядом, а рука без раздумий отвешивала шлепки и оплеухи остальным детям. Сосия вдруг превратилась в василиска, которого следовало бояться.

Через несколько часов после ухода солдат семья снялась с насиженного места. Отец Сосии закрыл школу, оставив на двери полную сожаления и раскаяния записку. Они спустились с гор на равнину. Сосия запрыгнула на телегу в самый последний момент. Ее не приняли с распростертыми объятиями, но и не оттолкнули.

Они с опаской въехали в обнесенный крепостными стенами порт Зара, ища способа попасть в Венецию, где, как рассказывали грузчики в доках, всегда требуются умелые руки и знания: город был настолько богат, что нуждался в постоянном притоке рабочей силы, дабы поддерживать свое роскошное существование. В тени крепостной стены Зары, украшенной изображением крылатого венецианского льва, отец договорился о проезде с капитаном-греком, который забыл упомянуть о том, что из материковой части города евреев изгоняют.

Серые, словно корабельные крысы, в предрассветных сумерках они сошли на берег в Местре [22] Местре – бывший город, через который исторически осуществлялась связь островов Венецианской лагуны с материковой частью Венето, ныне административным регионом в Италии, разделенным на 7 провинций: Беллуно, Венецию, Верону, Виченцу, Падую, Ровиго и Тревизо. , откуда в Венецию уже можно было добраться по суше. Вокруг прибывших купцов тут же забурлила шумная толпа носильщиков, но на беглецов они бросали столь презрительные взгляды, что те почли за благо немедленно убраться из запруженных людьми доков.

Отец Сосии укрыл их в католической церкви, а сам отправился на поиски работы. Другого убежища от пронизывающего ледяного ветра, дующего со стороны лагуны, попросту не было. Той ночью младшие дети плакали во сне. Со стен церкви на них глядели раздробленные мозаикой на части святые, проникая в их сны и даже, казалось, в пустые желудки. Мрачные фигуры, зловеще нависающие над ними, вскоре превратились в солдат, опустошивших их деревню.

Ночные крики, плач детей и запах мочи из темных углов привели к неизбежному: их обнаружили. Священник, появившийся в полночь, дабы изгнать из церкви вампиров и демонов, застал все семейство забывшимся беспокойным сном на полу перед алтарем.

Их взяли под стражу. Provvedittori della salute della Terra [23] Глава муниципального управления охраны здоровья ( итал. ). вызвал Рабино Симеона, доктора-еврея, чтобы тот осмотрел их и выяснил, нет ли у них чумы, вшей и венерических болезней. За исключением Сосии, у всех детей обнаружилось то или иное заболевание, полученное на память о путешествии на зловонной посудине, которая и доставила их сюда. Семье предстояло вернуться обратно на следующем же корабле. Рабино не мог знать о том, что воспоминания, которые они оставили в Далмации, были хуже церкви, хуже венецианской тюрьмы или lazaretto. Впрочем, они не оказали сопротивления. На лицах родителей была написана унылая покорность судьбе, свойственная всем приговоренным к медленной смерти, не имеющим ни малейшей возможности изменить к лучшему свое жалкое существование.

Осматривая Сосию, Рабино обнаружил, что выглядит она куда здоровее и упитаннее других детей. Большая буква S на спине тоже заживала на удивление хорошо, хотя он и видел, что рана нанесена совсем недавно. Но девочка упорно отказывалась отвечать на его вопросы, угрюмо глядя себе под ноги, пока он бережно ощупывал шрамы чуткими пальцами. Развернув ее лицом к себе, чтобы послушать легкие, он заметил крошечные груди и наметившиеся бедра, хотя и со странной кривизной. В сердце ее присутствовал легкий шум, но при хорошем питании он должен был исчезнуть. «Настоящее чудо, – подумал он. – У этой девочки есть шанс выжить».

Она открыла рот только для того, чтобы спросить:

– Ты – венецианец, да?

Когда он кивнул в знак согласия, она окинула его оценивающим взглядом. Смутившись, он принялся осматривать ее братьев и сестер.

Поразмыслив, он предложил им взять старшую дочь к себе в дом в качестве экономки и помощницы. Он был готов даже дать им немного денег на обратную дорогу. Но они вернули ему холодные монеты, чуть ли не силой вкладывая их своими исхудавшими пальцами ему в ладонь. Брать деньги за Сосию они не желали.

Очень скоро он понял почему. Девчонка оказалась злой и порочной. Она изгнала из дома служанку, и та ушла, исцарапанная и в слезах. Лавочники боялись ее. Она ела в три горла, словно готовилась умереть, хотя ее грудь и бедра так и остались недоразвитыми. А потом он подметил ее взгляды, способные свести с ума любого мужчину.

Три месяца спустя она вынудила его совершить поступок, о котором он теперь сожалел более всего на свете.

Именно во время плавания на корабле Сосия научилась использовать свое тело к собственной выгоде. Один моряк показал ей, как можно зарабатывать деньги ртом и руками. Затем нашелся еще один моряк, менее осторожный, чем первый.

Она задавала им всего один вопрос: «Ты – венецианец, да?», и единственными, кому она отказала, были те, кто родился не в городе.

Лишенная материнской ласки, она начала получать удовольствие от жадных матросских рук, шарящих по ее телу; быстро научилась тому, что доставляло им удовольствие и приносило больше всего денег. К моменту прибытия в Венецию она читала желания мужчин так же легко, как пастух предсказывает погоду по облакам. И доктор Рабино Симеон тоже не стал для нее загадкой. Он не привлекал ее так, как матросы, но она не испытывала к нему и отвращения, готовая проделать с ним то же, что и с ними. Она решила, что таким образом компенсирует ему затраты на свое спасение.

Должность экономки ничуть ее не устраивала. Ожидая, что в любой момент ей придется рассчитываться с Рабино иным способом, Сосия не испытывала к нему ни малейшей благодарности за тот рай, который он предложил ей. В доме в Сан-Тровазо она вымещала свой гнев на полах, терла окна тряпками с песком, вывешивала ковры на подоконниках и колотила их, как непослушных детей. После того как она стала сначала любовницей, а потом и женой Рабино, у нее появилось больше свободы. К ведению домашнего хозяйства она стала относиться еще небрежнее, и Рабино частенько приходилось самому орудовать на кухне. В те редкие, но нескончаемые вечера в самом начале их супружеской жизни, когда Рабино еще бывал дома, он научил ее читать по-латыни и занимался с нею итальянским.