Николь Фосселер - Время дикой орхидеи

Пока оба мужчины, вспомнив о присутствии за столом Георгины, не замолкали, покашливая, и не переходили после гнетущего молчания к другим, более легким темам, преимущественно о погоде – чтобы вскоре после десерта снова удалиться в кабинет или на веранду, где за курением и за стаканчиком крепкого вновь без помех посвятить себя деловым разговорам. Георгина чувствовала себя незваным гостем, явившимся некстати, когда хозяева только и ждут, когда же он снова уедет. Она ловила это в редких и скупых, как бы между делом брошенных замечаниях отца. В намеке на улыбку время от времени, тонкую и осторожную, чуть ли не потаенную. В том, как Пол Бигелоу предлагал ей ранним утром совершить верховую прогулку с ним и одним из саисов , как осведомлялся о ее планах на день и предлагал экскурсию по складам Финдли и Буассело в коммерческом квартале – при случае. Натужная вежливость, за которой временами вспыхивало нечто другое, но так и оставалось невысказанным.

Куда ты себя денешь – там?

Вопрос, который сердито повторяла ее тетя и от которого Георгина постоянно отделывалась пожиманием плеч. Такому человеку, как тетя Стелла, который без труда вращается в конструкции британского стиля жизни, знакомого ему с младых ногтей, она не могла бы объяснить, как сильно ее душевный покой зависит от этого возвращения.

Не для того чтобы начать с чистого листа. Не для того чтобы бесшовно прикрепиться там, где семь лет назад были обрезаны все нити ее прежней жизни, а то и раньше. А для того чтобы нити, которые привязывали ее к этому острову, снова взять в свои руки. Нити, без которых она никогда не смогла бы быть цельной. Паутину, нежную и хрупкую, но все же прочную и нерушимую, хранящую старые тайны. Вопросы, которые оставались без ответа, потому что никогда не были поставлены. Истории, которые еще предстояло рассказать.

Во что же превратится твоя жизнь?

Для тети Стеллы было непостижимо, как Георгина могла уклониться от пути, который они прокладывали для нее заботливо и не без усилий, заставляя ее учиться, внушая ей правила поведения и необходимые тонкости этикета, чтобы ее племянница в один прекрасный день смогла сделать хорошую партию и показать себя полноценным членом буржуазного общества.

Она не понимала, что Георгина сперва должна была вернуться в свое прошлое, чтобы оттуда смотреть в свое будущее.

Ее взгляд лишний раз задержался на густой листве лесочка, мокро поблескивающей и капающей остатками дождя и обильно испаряющей влагу. Каждый день она намеревалась разыскать старую тропу сквозь густые заросли. Посмотреть, что там осталось от времени ее детства, окликнуть прошлое, вызвать воспоминания. Однако во всех ее скитаниях по саду она ни разу так и не приблизилась к этому островку одичания, некогда столь любимому и надежному ее укрытию.

Как будто она повзрослела настолько, что могла теперь уверовать в духов, которые там гнездились и подстерегали жертв.

Георгина, подтянув к подбородку колени, машинально разглаживала тонкую, выгоревшую ткань саронга с коричневым узором. Пока ее отца и Пола Бигелоу не было дома, она ходила босая и по-прежнему носила платья своей матери, частично из-за тоски, частично наперекор Семпаке. Пожалуй, пора было уже обзавестись и собственными саронгами и кебайями. Из тех карманных денег, которыми снабдил ее на дорогу дядя Сайлас, кое-что еще оставалось; наверняка и отец дал бы ей денег, если бы она попросила.

Она вскочила на ноги и пошла в дом, чтобы надеть одно из своих легких летних платьев.

Воспоминания нахлынули снова, когда она тряслась в паланкине по прибрежной дороге, а мимо окон кабинки, которые раньше были ей только до кончика носа, покачивались с одной стороны дома́, с другой – волны и корабли.

Ну же, мой пти анж! Поедем, навестим твоего папу на работе!

Мама часто ездила с ней в город, на товарные склады отца – и никогда без коробки или банки со сладостями домашнего приготовления. Это были кожукаттаи, пирожки из рисовой муки и тертого кокоса. Кайю катли, масса из молотых орехов кешью, приправленная кардамоном и нарезанная ромбиками, и ладду, сладкие шарики, которые Аниш мастерил всякий раз другого цвета и сорта, с миндалем или фисташками, фруктами или кунжутом, белые, желтые, зеленые или оранжевые.

Отец всегда радовался их приходу, и пока мама и папа сидели за чашкой чая, Георгина, объевшись сладостей, играла на полу монетками из чужих стран и сооружала дворцы из сигарных коробок.

По дороге туда мама рассказывала ей о том, мимо чего они как раз проезжали, или заучивала с ней считалочки. Или они распевали песни, которые бабушка привезла в Индию со своей родины.

Улыбка скользнула по лицу Георгины, и она непроизвольным движением стиснула крепче жестянку, лежащую у нее на коленях: кхайя, сладкие кусочки из пшеничной муки с мягкой начинкой из сиропа, которые она перед поездкой льстиво выпросила у Аниша.

Громыхая, скрипя, звеня, шум города хлынул навстречу их паланкину и забурлил вокруг него неукротимым потоком. Георгина услышала, как саис впереди выругался, повозка резко затормозила.

Георгина высунулась из окна. Мимо, покачиваясь, проплыл огромный тюк белья на голове доби-валлаха. Паланкин стоял, зажатый между другими повозками, которым надо было в ту же или в противоположную сторону.

– Яти, – крикнула она саису , – что там такое?

Саис повернулся на козлах. Паланкин Финдли был одним из немногих в городе, которым управляли с козел, потому что Гордон Финдли находил бесчеловечной обычную здесь практику, чтобы саис бежал рядом с лошадью; соответственно, Яти гордился своей работой, паланкином и туаном Финдли.

Его лицо, коричневое и изборожденное рытвинами, как грецкий орех, омрачилось.

– Минта мааф, я прошу прощения, мисс Георгина! Сейчас поедем!

Георгина со вздохом откинулась на спинку сиденья. Ее коленка сама по себе начала покачиваться, пальцы отбивали быстрый такт по жестяной банке, и она снова выглянула в окошко. Теперь она увидела впереди воловью упряжку, которая стояла поперек дороги и явно не могла двинуться ни вперед, ни назад. Оба серых вола стояли неподвижно, опустив головы, глухие к крикливым приказам, манящим призывам и щелчкам кнута.

Позади воловьей упряжки уже виднелся горб моста, на котором выстроились в двух направлениях два ожерелья из телег и колясок, которые то останавливались, то мягко продвигались вперед. Георгина вспомнила: раньше саис всегда довозил их именно до этого моста, только тогда он был узкий и пешеходный. Дальше они шли пешком, мама крепко держала ее за руку, решительно шагая в своей широкой юбке, высоко подняв голову, и широкие поля ее соломенной шляпы трепетали на ветру. Георгина то и дело задирала голову, любуясь своей матерью, которая была тонкой и хрупкой, но вид имела такой гордый и бесстрашный, что все уступали им дорогу. Как будто видно было по ней, что в Индии она сопровождала своих братьев в охоте на тигров.