Филиппа Карр - Голос призрака

— Но его гибель не была такой уж неожиданностью.

— Я никогда не верил, что это может случиться, — горячо возразил Шарло, — как бы ни укрепились революционеры.

Дикон сказал:

— Это было неизбежно. После того как королю не удалось бежать и присоединиться к эмигрантам, он был обречен.

Если бы он смог соединиться с ними, революция быстро бы закончилась. А ведь он мог сбежать с такой легкостью! Вот вам пример неумелости, доходящей до идиотизма! Путешествовать с такой пышностью! Парадная карета… Королева, изображавшая гувернантку… Как будто Марию-Антуанетту можно было принять за кого-нибудь, кроме как за Марию-Антуанетту! Это все было бы смешно, если б не было так трагично. Только представьте себе эту громоздкую и очень-очень роскошную карету, въезжающую в маленький городишко Варенн, и неизбежные вопросы: «Кто эти визитеры? Кто эта дама, выдающая себя за гувернантку? Попробуйте отгадать!

Ну и загадка!»!

— Это была отважная попытка, — сказал Шарло.

— Отвага мало что значит, когда ее спутником является глупость, — сурово произнес Дикон.

Шарло погрузился в мрачное раздумье. Я никогда не подозревала, насколько глубоко он переживал эти события.

Дикон был в курсе всех событий. Мы могли только гадать, почему он проводит столько времени в Лондоне и при дворе. Вроде он был другом премьер-министра Питта, но в то же время в прекрасных отношениях с Чарльзом Джеймсом Фоксом и принцем Уэльским.

Лишь в редчайших случаях он открыто говорил о том, что мы привыкли считать его тайной жизнью, хотя, как я полагаю, кое-чем он делился с моей матерью. Она сопровождала его всюду, так что должна была иметь какое-то представление о его делах. Но если и так, она никогда не выдавала секрета.

На этот раз Дикон немного разоткровенничался. Он сказал, что Питт — превосходный премьер-министр, но Дикон сомневался, сумеет ли он остаться на высоте положения во время войны.

— Война? — вскричала матушка. — Какая война? Разве министр Питт не заявил, что мир Англии обеспечен на многие годы?

— Это, моя дорогая Лотти, было сказано в прошлом году. В политике большие перемены могут происходить за очень короткий срок. Я уверен, что Уильям Питт рассматривал беспорядки по ту сторону Ла-Манша как локальные события… которые нас не касаются. Но сейчас мы понимаем, что они очень нас касаются… касаются в сильнейшей степени…

Шарло сказал:

— И правильно, так и должно быть. Как могут мировые державы стоять в стороне и позволить такому возмутительному преступлению остаться без отмщения?

— Могут, и совершенно просто, — оборвал его Дикон. Он всегда проявлял по отношению к Шарло легкое презрение, которое, может быть, стало бы и более явным, если бы это не расстраивало матушку.

— Мы действуем только тогда, — продолжал он, — когда события непосредственно задевают нас самих. Революционеры, разрешив французскую монархию, теперь стремятся ввергнуть и другие народы в такую же катастрофу.

Успех французского переворота был подготовлен смутьянами. Вот настоящие зачинщики, — те, кто разъясняли народу, как плохо на самом деле с ним обращаться, кто подчеркивали разницу между аристократами и простолюдинами и кто, когда не было поводов для недовольства, их создавали! Теперь они появятся и у нас. Собака, лишившаяся хвоста, не выносит тех псов, у которых он есть. Смутьяны появятся и здесь. Это — одно. Могут сказать и другое: в Лондоне и даже в Шотландии организуются тайные общества. Их цель — осуществить в этой стране то, чему они так успешно способствовали во Франции.

— Сохрани Боже! — воскликнула матушка.

— Аминь, милая Лотти! — ответил Дикон. — Мы не можем допустить здесь такое. Те из нас, кто хорошо осведомлен о положении дел, сделают все возможное, чтобы это предотвратить.

— Думаете, что сумеете? — бросил Шарло.

— Да, думаю. Во-первых, мы имеем ясное представление о происходящем…

— Во Франции тоже были люди, сознававшие положение, — заметила матушка.

Дикон презрительно хмыкнул:

— И вмешались в дела американских колонистов, вместо того чтобы вычистить собственные конюшни. Может быть, теперь они поняли все безрассудство своего образа действия, теперь, когда эти глупцы, которые вопили о свободе и о возвеличении угнетенных, видят, чем их отблагодарили эти угнетенные гильотиной!

— Но Арман, по крайней мере, пытался что-то сделать, — настаивала мать. — Он образовал группу истинных патриотов, которые боролись за справедливость.

О, я знаю, ты считал его неспособным…

— Дикон считает, что все, что делается не в Англии, делается неумело, — сказал Шарло.

Дикон засмеялся:

— Если б я мог так считать! Хотел бы я, чтобы моя страна во всем поступала мудро; но должен признаться, мой юный месье де Турвиль, что это не всегда так. Однако кажется, мы все-таки несколько более осторожны, а? Самую чуточку более склонны не поступать необдуманно; не приходить в ажиотаж насчет идей, которые, в конечном итоге, не сулят ничего хорошего. Остановимся на этом в нашем споре!

— Полагаю, — сказал Дэвид, — это было бы самое разумное.

Дикон со смехом кивнул сыну.

— Я предвижу тяжелые времена, — продолжал он, — и не только для Франции. Австрия едва ли сможет остаться в стороне, если их эрцгерцогиня отправится вслед за супругом на гильотину.

— Вы думаете, Марию-Антуанетту тоже убьют? — спросила я.

— Без сомнения, моя дорогая Клодина. На ее казнь сбежится еще больше зевак, чем их было при казни бедного Людовика. Они всегда и во всем винили ее, бедное дитя… она ведь была сущим ребенком, когда прибыла во Францию: хорошенькая бабочка, которая хотела порхать в лучах солнца и делала это очаровательно. Но потом она выросла. Бабочка превратилась в женщину с характером. А французам больше нравилась бабочка. К тому же она — австриячка, — он с усмешкой взглянул на Шарло. — Вы знаете, как французы ненавидят иностранцев.

— На королеву много клеветали, — сказал Шарло.

— Да, это так. На кого не клеветали в это жестокое время? Франция будет воевать с Пруссией и Австрией. Голландия тоже, скорее всего.

Мы и оглянуться не успеем, как втянут и нас.

— Ужасно! — воскликнула матушка. — Я ненавижу войну. Она никому не приносит добра.

— Конечно, Лотти права, — сказал Дикон, — но бывают времена, когда даже такие миротворцы, как мистер Питт, видят ее необходимость.

Он взглянул на матушку и сказал, благодушно улыбаясь мне:

— Мы должны успеть вернуться к дню рождения Клодины.

Ничто — ни война, ни слухи о войне, ни революция — совершенные или еще только задуманные, — ничто не должно помешать нам отметить совершеннолетие Клодины.

Мои родители и Джонатан отсутствовали большую часть следующей недели. Шарло ходил как в воду опущенный. Часто можно было видеть его и Луи-Шарля углубленными в серьезный разговор. Вся атмосфера нашего дома изменилась. Смерть французского короля, казалось, открыла свежие раны и заставила острее почувствовать то состояние тревоги и страха, которое царило на той стороне Ла-Манша.