Филиппа Карр - Голос призрака

— Выйти за тебя!

Я услышала возбужденные нотки в своем голосе и саркастически добавила:

— Что-то подсказывает мне, что ты будешь не очень-то верным супругом.

— Ты сумеешь заставить меня быть верным.

— Боюсь, что это окажется непосильной задачей! Он расхохотался:

— Иногда ты говоришь в точности, как мой братец!

— Для меня это звучит, как комплимент.

— Ага, теперь нам придется выслушать хвалу добродетелям Святого Дэвида. Я знаю, что ты его любишь некоторым образом…

— Конечно, я люблю его! Он интересен, вежлив, надежен, нежен…

Ты случайно не занялась ли сравнением? Кажется, у Шекспира где-то говорится о неразумности сравнений. Ты должна помнить это место. Если нет, спроси у эрудита Дэвида.

— Не смей насмехаться над братом!

Он более…

— Достойный?

— То самое слово!

— И как оно уместно. Я начинаю думать, что ты благосклоннее к нему, чем это мне может понравиться.

Ты случайно не ревнуешь ли к брату?

— Мог бы… в известных обстоятельствах. Как и он, без сомнения, ко мне.

— Не думаю, что он когда-либо стремился походить на тебя!

— А ты думаешь, я когда либо стремился походить на него?

— Нет.

Вы — две совершенно различные натуры. Иногда мне кажется, что на свете не существует двух людей, более отличающихся друг от друга, чем вы.

— Ну, хватит о нем. Поговорим о тебе, милая Клодина!

Я знаю, что ты небезразлична ко мне.

Я нравлюсь тебе, не так ли? Тебе было очень по нраву, когда я вошел в ту комнату, выкурил старушку Блэккет и стал целовать тебя… Правда, ты надела на себя маску благовоспитанной юной леди: «Не прикасайтесь ко мне, сэр!»— что на самом деле означало: «Я хочу еще… и еще…».

Я побагровела от унижения:

— Ты слишком многое предполагаешь!

— Я слишком многое открываю из того, что ты предпочитаешь скрывать. Думаешь, сможешь утаить от меня правду? Я знаю женщин.

— Уж это-то я поняла.

— Моя милая девочка, не захочешь же ты получить неопытного любовника?! Тебе нужен знаток, умелый проводник через врата рая… Ах, Клодина, для нас с тобой наступило бы чудесное время!

Ну же, скажи «да»! Мы объявим о нашей помолвке на званом обеде. Это то, чего они все хотят. И через пару-другую недель поженимся. Куда бы нам отправиться на медовый месяц? Что ты скажешь насчет Венеции? Романтические ночи на каналах… Мы плывем, а гондольеры поют серенады… Как тебе это нравится?

— Согласна, декорации идеальны. Единственное, против чего я возражаю, что моим партнером в спектакле был бы ты.

— Злая!

— Ты сам напросился.

— И каков ответ? — Нет!

— Мы переменим его на «да».

— Каким образом?

Он пристально посмотрел на меня. Выражение его лица изменилось, и линия плотно сжатых губ вызвала во мне легкую тревогу.

— У меня есть способы… и средства, — сказал он.

— И раздутое мнение о себе.

Я резко отвернулась. Он меня завораживал, и я боролась с желанием спешиться и очутиться с ним лицом к лицу. Я знала, что это было бы опасно. Под легкой шутливостью скрывалась беспощадная решимость. Все это очень напоминало мне его отца. Говорят, что мужчины желают иметь сыновей, потому что хотят видеть в них свое воплощение. Ну что ж, Дикон воспроизвел себя в Джонатане.

Я направилась галопом через поле. Впереди было море. В этот день оно было грязно-серым, с оттенком коричневого там, где гребни волн разбивались о песок. В воздухе резко пахло водорослями. Прошлой ночью был шторм. Ощущая огромное радостное возбуждение, я неслась вперед, пустив лошадь по самой кромке воды.

Джонатан скакал на своем тяжелом жеребце, не отставая от меня. Он смеялся — такой же веселый и возбужденный, как и я.

Мы проехали так с милю, когда я натянула поводья. Он был рядом со мной. Брызги прибоя увлажнили его брови, и они блестели; глаза горели тем голубым пламенем, которое я так жаждала видеть. И передо мной внезапно возникло видение Венеции, гондол и итальянских серенад. В этот момент я готова была сказать: «Да, Джонатан. Это ты. Я знаю, с тобой будет не просто. Покоя не будет. Но ты — тот, кто мне нужен».

В конце концов, когда тебе семнадцать, не думаешь о жизненном благополучии. Больше привлекают волнения, приключения, веселье и даже неизвестность.

Я повернула лошадь и сказала:

— Домой!

А ну, наперегонки!

И мы снова поскакали вдоль пляжа. Джонатан держался бок о бок, но я знала, что он только выжидал момент, чтобы обогнать меня. Ему во что бы то ни стало нужно было показать мне, что он всегда побеждает.

В отдалении я заметила всадников и почти тотчас распознала в них Шарло и Луи-Шарля.

— Посмотри-ка, кто там! — крикнула я.

— Нам их не надо. Давай вернемся и повторим нашу скачку.

Но я позвала:

— Шарло!

Мой брат помахал нам рукой. Мы подъехали к ним легким галопом, и я тотчас увидела, что Шарло сильно расстроен.

— Вы слышали новость? — спросил он.

— Новость? — переспросили мы с Джонатаном в один голос.

— Вижу, что не слышали. Они убили его… кровожадные псы… Моn Dieu, если бы я был там… Как бы я хотел быть там!

Как бы…

— В чем дело? — спросил Джонатан. — Кто убит и кем?

— Король Франции, — сказал Шарло. — Во Франции нет больше короля…

Я закрыла глаза. Мне вспомнились рассказы моего дедушки о королевском дворе, о короле, которого обвиняли во множестве вещей, за которые он не был ответствен. Но ярче всего мне представилась толпа, которая смотрит, как король поднимается по ступеням гильотины и кладет голову под нож.

Даже Джонатан посерьезнел. Он сказал:

— Этого следовало ожидать…

— Я никогда не верил, что они зайдут так далеко, — сказал Шарло. — Но теперь это произошло. Эта подлая чернь…

Они повернули историю Франции.

Шарло был глубоко взволнован. В этот момент он был похож на своего деда, а также на отца. Те оба были патриоты. Сердцем Шарло был во Франции, с роялистами. Он всегда хотел быть там, участвовать в безнадежном сражении за монархию. Теперь, когда король был мертв — казнен, как обыкновенный преступник на ужасной гильотине, — он хотел этого сильнее, чем раньше.

Луи-Шарль взглянул на Джонатана с почти извиняющимся видом.

— Видите ли, — сказал он, как если бы от него требовали объяснения, — Франция — наша родина… Он был наш король.

Мы возвращались домой все вместе, молча, подавленные, печалясь о погибшем режиме, скорбя по человеку, который заплатил такую цену за грехи тех, кто ушел из жизни до него.

Новость распространилась в Эверсли. За обедом единственной темой разговора была казнь французского короля.

Дикон сказал, что ему понадобится съездить в Лондон, взяв с собой Джонатана. Он полагал, что при дворе будет объявлен траур.

— Всех правителей должен ужаснуть тот факт, что с одним из них обошлись, как с обыкновенным преступником, — заметил Дэвид.