Барбара Картленд - Желание сердца

Она вспомнила его портрет, висевший над камином в библиотеке в наряде, который он надевал на коронацию Эдуарда VII. Вид у него там очень заносчивый и высокомерный, с темной головой, горделиво поднятой над белым горностаевым воротником. И этим тоже ему придется пожертвовать — почетным местом, которое переходило по наследству к главе семьи с тех пор, как первый граф Вайн, предшественник герцогов Роухамптонов, был оруженосцем на коронации короля Генриха VI.

«Может, я прошу слишком многого», — вздохнула Корнелия и тут только поняла, что на окнах сдвинут коралловый шелк гардин. Оказалось, пришла Вайолет. Она взбила две подушки в изумительном кружеве и положила их под голову Корнелии, а затем принесла капот из голубого шифона, в котором можно было сидеть в кровати.

— Только что доставили письмо для вашей светлости, — сообщила Вайолет, внося поднос с завтраком, — слуга ждет ответа.

— Письмо? — удивилась Корнелия. — Но никто не знает, что мы здесь!

— Человек ждет, ваша светлость.

Корнелия взяла письмо. На конверте она увидела герцогскую корону. Распечатав послание, она внимательно прочитала его и сказала Вайолет, стоявшей возле кровати:

— Одеваться немедленно, Вайолет, и пошли кого-нибудь сообщить герцогу, что я скоро спущусь и хочу его видеть.

— Его светлость уже просил меня передать вам поклон от него, — ответила Вайолет, — и сказать, что он просит вашу светлость прийти в библиотеку, как только вы сможете.

— Я буду готова через двадцать минут, — быстро ответила Корнелия, — и велите слуге подождать.

Когда Корнелия вошла в библиотеку, герцог поднялся из-за большого письменного стола, за которым сидел. Что-то в его облике показалось ей странным, но потом она поняла почему. На нем был не обычный костюм, который он всегда носил в Котильоне — бриджи для верховой езды и спортивная куртка с пуговицами, украшенными эмблемами его полка — а темный дорожный костюм, что был на нем накануне.

Герцог официально приветствовал жену и жестом пригласил ее сесть на диван возле камина. Но она намеренно пересекла комнату и выбрала место у большого окна фонариком, выходящего на озеро. Таким образом он повернулся лицом к свету, а разглядеть ее выражение ему было бы затруднительно.

— Я хочу поговорить с вами, Корнелия, — начал он, теребя золотую цепочку от часов, украшенную перламутром.

Герцог выглядел усталым и измученным, но в то же время чрезвычайно красивым, и Корнелия вновь ощутила необъяснимое чувство слабости, которое всегда приходило к ней, когда он был поблизости. Она с трудом заставила себя заговорить холодно и равнодушно.

— Мне передала горничная.

— Я собирался поговорить с вами вчера вечером, но вы так устали после нашего путешествия, что я решил — это будет безжалостно.

Корнелия склонила голову:

— Благодарю вас. Наступила короткая пауза.

— Мне трудно начать, — заговорил герцог, — но все же легче, чем в том случае, если бы мы были на самом деле мужем и женой. Проще говоря, хоть я и опасаюсь, что повергну вас в шок, я хочу развестись с вами.

Корнелия опустила глаза, с минуту она не осмеливалась взглянуть на него.

— Как я сказал, это будет для вас ударом, — продолжал герцог. — Мы поженились без любви, а потому мне не так сложно, как было бы в противном случае, сообщить вам, что я полюбил.

— Опять? — не удержалась от вопроса Корнелия. Произнеся это слово, она подняла голову и увидела, что он вспыхнул.

— Наверное, вы имеете право на подобное замечание, — сказал он, — знаю, вы презираете меня, и я не могу упасть еще ниже в ваших глазах, поэтому скажу правду. Никогда, ни на одну секунду в самых диких своих мечтах я не предполагал, что ваша тетя уедет со мной. Сейчас, возможно, легко об этом говорить, но я прошу вас поверить мне, что это правда. Я полагал, что люблю ее, но в то же время знал, что ее любовь ко мне далеко не безгранична. Я привлекал ее, и она гордилась своей победой. В то же время она не была готова даже к самой малой жертве ради того чувства, которое мы называли любовью. Когда я просил ее бежать со мной, в тот раз, когда вы, к несчастью, все узнали, да кроме того, и еще несколько раз, во мне сидел какой-то дьявол, который подталкивал меня к тому, чтобы соблазнить Лили, к тому, чтобы заставить ее потерять голову! Красивую голову, но очень твердо сидящую на плечах; однако, пока я изображал Фауста, меня не покидала уверенность, что никакие мои слова или поступки никогда не вынудят ее совершить самоубийство в глазах света.

Герцог прошел по комнате и остановился на секунду у окна, чтобы бросить взгляд на озеро.

— Теперь, в холодном пересказе, все это звучит чрезвычайно неприятно, — сказал он, — и я даже не смею надеяться, что вы мне поверите. Просто пытаюсь объяснить свои поступки, чтобы вы поняли разницу между тем, что я чувствовал тогда, и теперешними моими чувствами к другому человеку.

Голос его стал глуше и, казалось, даже дрогнул; герцог явным усилием снова повернулся к Корнелии.

— Мое чувство к Лили Бедлингтон было предосудительным и бесчестным, но мы оба взрослые люди и оба понимали в глубине души, почему можно не опасаться никаких серьезных последствий того, что на самом деле было не более, чем легким флиртом, интрижкой, ничего общего не имеющей с настоящей любовью.

— Мне с трудом верится, что вы так думали в то время, — холодно заметила Корнелия.

— Я знал, что вы не поверите мне, — ответил он. — Был бы слишком ожидать подобное от любой женщины, а особенно такой молодой и неопытной, как вы. Но мужчина минуту страсти может сказать и сделать очень многое, что нельзя воспринимать всерьез.

— Но предположим, — настаивала Корнелия, — просто предположим, что тетя Лили приняла бы ваше предложение бежать с вами?

— Сейчас легко говорить, что я бы никуда не уехал, — ответил герцог, — но сам по себе такой ответ явился бы только полуправдой, потому что если бы Лили была тем человеком, кто легко мог бы согласиться на побег, то я не стал бы пытаться склонить ее к такому шагу. Господи, как мне это объяснить? Это невозможно выразить словами. Я только стараюсь, чтобы вы поняли то, что произошло в прошлом. Но теперь все совершенно по-новому.

— Значит, на этот раз вы уверены? — спросила Корнелия.

— Уверен, как в том, что я жив. Корнелия, я взываю к вашей доброте и пониманию. Наш брак был деловым соглашением и ничем иным, иначе я не смог бы с вами так говорить — но вы ненавидели меня и, Бог свидетель, тому достаточно причин. Но, пожалуйста, попытайтесь стать на мое место. Я люблю первый и единственный раз в своей жизни. Я так поглощен этой любовью, что больше ничего в этом мире не имеет для меня значения — ничего!

— И вы уверены, что сейчас это не очередная иллюзия?