Барбара Картленд - Отомщенное сердце

Надя стиснула свои ладони.

— Мне… в самом деле можно?

— Приглашаю вас поехать со мной.

Она слегка вскрикнула от радости.

— Я задержу вас не больше чем на минуту, мне надо сходить за шляпой.

— Я готов подождать, — ответил он, — но не задерживайтесь слишком.

Она не ответила, а стремглав бросилась из комнаты, и он услышал звук ее шагов в большом зале.

Уоррен улыбнулся: хотя завершившийся разговор велся на серьезные темы, по временам она вела себя непосредственно и озорно, как ребенок.

— Хорошо, что я привез ее сюда, — пробормотал он. — Так гораздо легче избавиться от Магнолии, в противном случае возникли бы трудности.

Потом он стал размышлять, как воспримут Надю его родственники, и пришел к убеждению, что они сочтут ее гораздо более достойной титула маркизы Баквуд, нежели Магнолию.

Для него не было секретом, что женщины взирают на Магнолию с подозрением, если не с явной неприязнью.

Слишком эффектная и красивая, она кажется дамам несколько фривольной и театральной.

Маркиза Баквуд, согласно традиции, должна быть красавицей и при этом держаться с неоспоримым достоинством, что дается отменным воспитанием, то есть отвечать тому образу, который среди слуг называется «истинная леди».

Как ни странно, Надя вела себя именно так, и Уоррен вдруг задумался всерьез: интересно было бы узнать, кто такие эти Черингтоны и почему так случилось, что она и ее мать оказались покинутыми и обреченными на голодную смерть.

Фамилия Черингтон была довольно распространенной, но Уоррен не мог припомнить какого-нибудь конкретного человека с такой фамилией.

«Надо поспрашивать друзей, — решил он, — а когда поеду в Лондон, следует переговорить с секретарем Уайт-клуба. Пребывая в этой должности много лет, он наперечет знает всех предков каждого члена клуба».

Услышав, как девушка сбегает по ступенькам, Уоррен напомнил себе, что она — графиня Надя Ферраш, происходящая из древнего и всеми почитаемого венгерского рода.

Только сейчас он спохватился: если она венгерка, то ей полагается прекрасно ездить верхом, в противном случае у многих насчет нее может возникнуть подозрение.

Он помог ей сесть в фаэтон, запряженный парой превосходных лошадей.

— Мне было некогда спросить вас раньше: любите ли вы верховую езду? — сказал Уоррен, когда они тронулись.

Она взглянула на него — искорки плясали в ее глазах.

— Я понимаю, — усмехнулась она, — на самом деле вы хотите спросить, умею ли я ездить верхом достаточно хорошо, чтобы всякий, кто увидит меня, убедился, что я венгерка!

— Вы читаете мои мысли!

— Безусловно! Точно так же, как и вы иногда читаете мои.

— Тогда ответьте на мой вопрос.

— Я с большой легкостью езжу верхом. И вообще я лажу с лошадьми, но уже давно не садилась на них Хотя такие навыки обычно не забываются, мне наверняка придется поднапрячься, чтобы поездить на одном из ваших норовистых коней.

— Это как раз то, что вам непременно придется сделать по окончании похорон.

Недолгое молчание прервала Надя.

— Наверное, вы осудите меня за некоторую… экстравагантность, но я настояла, чтобы мадам Блан купила мне амазонку, просто на тот случай, если вы попросите меня отправиться на верховую прогулку вместе с вами.

Уоррена совершенно искренне позабавили эти слова девушки, и он рассмеялся.

— Суть в том, Надя, что вы заставляете меня всегда быть начеку не только из-за непредсказуемости. Вы, как правило, опережаете меня на один ход. Стоило мне только подумать, что от вас будут ожидать умения хорошо держаться в седле, как вы тут же говорите мне точно о таком предвидении.

— Когда мы были в Париже, подобные заявления с моей стороны показались бы слишком самонадеянными, но, возможно, еще настанет день, когда я смогу возместить вам деньги, потраченные на меня.

Она беспомощно развела руки и добавила:

— Но в настоящий момент… не могу придумать, как мне добиться этого.

— Вы забываете, что не вы передо мной в долгу, а я перед вами, — ответил Уоррен, — И я так благодарен вам, что готов снова и снова повторять «спасибо», ибо не нахожу других слов, чтобы объяснить, как много значит для меня ваше присутствие здесь.

Она подняла глаза, и их взгляды встретились.

У него мелькнула мысль, что он мог бы доказать свою благодарность поцелуем.

Ему было очень трудно вынудить себя отвести взгляд от нее.

Стряхнув наконец наваждение, Уоррен сказал:

— Сейчас вы впервые увидите Баквуд, и я уверен, он вас не разочарует.

Похороны завершились, и семейство начало разъезжаться. Все поздравляли Уоррена по случаю его помолвки и подчеркивали, что с Надей ему повезло.

Он чувствовал в их словах искренность, а не простую вежливость.

Он и сам заметил, что в первый день после завтрака и после обеда Надя не преминула поговорить с теми из его родственников, на которых никто не обращал внимания, так как они были довольно меланхоличны и неинтересны.

Он счел это проявлением такта и не удержался от сравнения ее с Магнолией, неизменно старавшейся на любом приеме оказываться в центре внимания мужской половины гостей.

Не в пример ей Надя была особенно любезна с пожилыми женщинами, которых прочие члены семейства годами относили к разряду скучнейших особ.

Когда все разъехались, Уоррен отправился в экипаже в дом своей матери: он нашел ее вместе с Надей в гостиной за чаепитием.

— Мы сегодня засиделись довольно поздно, мой драгоценный, — сказала леди Вуд, — но я поняла, чашка доброго чая — это как раз то, что нужно для поддержания моих сил.

— Ты была очень мужественна, мама! — Уоррен наклонился, чтобы поцеловать ее. — Я только хочу надеяться, что все это не оказалось чрезмерным для тебя.

— Безусловно, все это довольно огорчительно. — тихо сказала мать, — ибо я очень хорошо относилась к Артуру. Однако ему не пришлось медленно угасать в течение нескольких месяцев, как твоему бедному отцу.

Уоррену всегда была ненавистна мысль о медленной смерти; как говорил некогда Карл Второй, для этого ему понадобилось «чрезвычайно долгое время».

Действительно, будь его воля, он предпочел бы умереть в бою или в результате несчастного случая, нежели превращаться в живое тело, дышащее, но лишенное способности мыслить.

Переборов гнетущее впечатление от похорон, Уоррен попытался улыбнуться.

— Ну а теперь расскажи, что у тебя запланировано на сегодняшний вечер, хотя кажется просто невероятным, что мы остались одни. После отъезда семейства эта тишина в комнатах представляется прямо-таки жуткой.

Он также вдруг с некоторой тревогой осознал, что большой дом теперь принадлежит ему и все ожидают от него разного рода перемен, даже, вероятно, новых ограничений, касающихся распорядка жизни в поместье.