Барбара Картленд - Любовь и Люсия

Люсия вышла из-за ширмы, и маркиз увидел, что поверх платья она накинула легкую шаль, а светлые волосы прикрыла простой соломенной шляпкой с голубой лентой. Маркиз одобрил ее наряд — она не стала надевать черное, несмотря на смерть отца. Между тем многие лондонские знакомые маркиза, изображая скорбь по усопшим мужьям, нацепляли черное едва ли не прежде, чем муж успевал испустить дух.

— Я готова, — сказала Люсия. — Только, пожалуйста… скажите еще раз… вы уверены в том, чтобы я пошла с вами.

— Я не просто уверен, — ответил маркиз, — я уже забрал вас с собой.

С этими словами он вновь взял ее за руку и повел К двери. Выходя из комнаты, Люсия бросила последний взгляд на своего отца. Потом, усилием воли взяв себя в руки и сдержав слезы, которые неумолимо подступали, Она стала спускаться по ступенькам.

Сев рядом с маркизом на мягкую скамью в гондоле, «девушка тихо заговорила:

— Когда вы будете устраивать похороны папеньки… не могли бы вы вычесть их стоимость из тех денег… что собирались заплатить за его картины?

Это были ее первые слова с тех пор, как они покинули чердак, и маркиз не смог сдержать улыбки. Он ожидал от Люсии подобного и понимал, что она всеми силами будет стараться не обременять его сверх меры.

А ведь другие женщины, думал маркиз, всегда только и ждут, чтобы он, богач, сам платил за все.

Внезапно ему пришло в голову, что этим вечером Франческа ждет в подарок обещанное изумрудное ожерелье.

— Я же сказал, предоставьте все мне, — ответил маркиз. — Я едва могу дождаться возвращения в палаццо — должно быть, картины вашего отца уже развесили надлежащим образом на подходящем фоне.

В глазах Люсии зажегся огонек, и девушка испуганным голосом спросила:

— А там… много народу? Не удивятся ли они, увидев, что… что с вами приехала я?

— Когда мы приедем, там не будет никого, — заверил ее маркиз.

При этих словах он вспомнил, что вечером вернется Франческа, но с этим он разберется потом.

Перестав бояться встречи с чужими людьми в палаццо, Люсия сразу же успокоилась. Она сказала:

— Не объясните ли вы… что мне делать и как себя вести? Маменька это умела… а я никогда не была в больших домах… ни в Англии, ни тут… и боюсь, что я не смогу вести себя как подобает.

— Будьте естественны, — посоветовал маркиз, — а я подскажу вам, когда понадобится, так что в неловкое положение вы не попадете.

— Благодарю вас.

Ее голос звучал гораздо выразительнее слов.

Гондола летела вниз по Большому каналу. Когда перед ними вырос мост Риалто, маркиз догадался, что Люсия видела его нарисованным ее отцом.

Маркиз следил за ее взглядом — и сквозь большие серые глаза жизнью светились дворцы, вода, мосты и гондолы. Даже люди в ее глазах казались не обычными людьми, а некими небесными существами, исполненными величия. Так выглядела и Люсия, когда молилась у постели отца.

Маркиз пытался понять, как все-таки ему удается угадывать — или чувствовать — мысли Люсии, когда рука девушки скользнула в его ладонь.

— Благодарю вас… — снова сказала она, и эти слова, и легкое прикосновение маленьких пальчиков наполнили маркиза светом и радостью.

Панихида в маленькой англиканской церкви Святого Георгия была скромной и трогательной.

Люсия и маркиз были единственными, кто пришел на похороны. Гроб Бомона покоился на погребальной галере под черным, расшитым серебром балдахином.

Вначале маркиз очень удивился, узнав, как быстро прошли все приготовления, но мистер Джонсон объяснил, что хозяин чердака пожелал скорее убрать тело из его дома.

— Итальянцы считают дурной приметой, когда покойник залеживается непохороненным, милорд, — пояснил секретарь, — поэтому я согласился довольно много приплатить, чтобы похороны состоялись сегодня же. К счастью, в этой стране нет проблем с ритуальными услугами.

Детали не интересовали маркиза, но он понимал, что Люсии будет спокойнее, если тело отца заберут с чердака.

И вот на следующий день, после второго завтрака, гроб Бернара Бомона спустили по ветхой лестнице, погрузили в черную гондолу и повезли по Большому каналу в Кампо-Сан-Вио.

Во время службы и похорон, которые состоялись на острове-кладбище Сан-Мишель, Люсия держалась очень достойно. Она не проронила ни слезинки, и только когда гроб опустили в могилу, маркиз, заметив, что она едва сдерживает рыдания, взял ее за руку.

Пальчики девушки дрожали — она изо всех сил пыталась совладать с собой, и маркиз не мог не уважать ее за такую силу воли. Ему противны были бурные выражения скорби. В молодости, когда маркиз состоял при короле, он насмотрелся на драматичные сцены на целую жизнь вперед.

Покидая церковь Люсия негромко и спокойно поблагодарила священника.

Маркиз подумал про себя, что немногие женщины, сколь хорошо они ни были бы воспитаны, сумели бы вести себя так стойко. Когда гондола возвращалась с острова в город, маркиз тихо сказал — Ваш отец гордился бы вами.

— Я… я хочу этого, — ответила Люсия. Но… я никак не могу поверить, что папеньку похоронили… ведь это всего лишь его тело…

Она говорила еле слышно, и маркиз прервал ее:

— Теперь вам надо думать о себе и о собственном будущем.

Девушка ничего не ответила и устремила взгляд вперед. Она очень боялась остаться одна в незнакомой стране да еще после таких трагических событий.

Маркиз рассчитывал, что в Англии у Люсии есть какие-нибудь родственники, и решил позже расспросить ее немного о том, с кем она может связаться после возвращения на родину.

Но сейчас Люсию нужно было отвлечь, поговорить с ней о чем-нибудь другом — хотя бы о Венеции.

Сверкавшее в небе солнце придавало городу сказочный, волшебный вид, и маркиз понял, что именно этот свет отражал в своих полотнах Бомон, именно это сияние пытались нарисовать Беллини, Карпаччо, Тьеполо и Каналетто.

Без сомнения, венецианское солнце не походило ни на одно другое. Свет его был необыкновенно ясен, но не резал глаз, как, например, в Греции, а к вечеру приобретал редкостный нежно-розовый оттенок. Впрочем, в любое время дня этот свет был исполнен чудесного очарования.

«Какая странная загадка», — размышлял маркиз, и подумал, что то же самое можно сказать и о Люсии.

Ему в голову пришла еще одна мысль, и маркиз спросил:

— Вы никогда не пытались рисовать?

Люсия посмотрела на него отсутствующим взглядом, словно была где-то далеко, и через миг ответила:

— У меня нет таланта, как… как у папеньки.

— Что же вы умеете?

— Вы думаете, я должна зарабатывать себе на жизнь, — сообразила девушка. — Я уже ломала над этим голову.

Она замолкла, но через мгновение продолжила:

— Я умею говорить на нескольких языках и играю на пианино, правда, не слишком хорошо. Еще я могу ездить верхом на самой норовистой лошади и при необходимости шить.