Барбара Картленд - Тайная гавань

Он помолчал и добавил:

— Имя офицера, который имел чин капитан-лейтенанта, Патрик О'Керри.

Грэйния вздрогнула.

— Патрик О'Керри? — повторила она.

— Я подумал, что это, возможно, твой родственник, и принес тебе его бумаги, а также мундир и головной убор. На тот случай, если ты захочешь их взять.

— Патрик был моим двоюродным братом, — помолчав, сказала Грэйния. — Я знала его очень мало, но папа будет потрясен.

— Мы должны бы как-то сообщить ему об этом.

— Да, конечно, — согласилась Грэйния. — Он будет потрясен не только потому, что Патрик его племянник. Он наследник титула, других наследников нет, и таким образом титул перестанет существовать.

— Могу себе представить, как это огорчит твоего отца.

— Да, папа — четвертый граф, а пятого уже никогда не будет.

— Я сожалею, что так случилось, — ласково проговорил Бофор. — Мне очень не хотелось расстраивать тебя, дорогая моя.

Он по-прежнему держал ее в объятиях, губы его касались ее щеки, и радость этого прикосновения смягчала чувство утраты.

Кузен Патрик приезжал навестить мать Грэйнии, когда они жили в Лондоне. Молодой человек был в полном восторге оттого, что получил назначение на новый корабль и отправится в Карибское море. Тяжело было думать, что он теперь мертв.

Грэйния помнила, как он рассказывал матери о Вест-Индии. Он казался очень славным юношей, но на Грэйнию почти не обращал внимания, ведь она была всего-навсего школьницей, совсем девочкой с его точки зрения.

— Знаешь, что меня удивило? — сказал граф. — Твой кузен настоящий брюнет, а я считал, что все твои родственники светлые, как и ты.

Грэйния слабо улыбнулась:

— Есть светлые О'Керри вроде меня и папы, а есть темноволосые и смуглые, как полагают, с примесью испанской крови.

Граф был, по-видимому, удивлен, и она объяснила:

— Некоторые из кораблей Испанской армады 9потерпели крушение у южного побережья Ирландии, и многие испанские моряки так и не вернулись домой на родину.

— Значит, они нашли девушек из рода О'Керри привлекательными, — улыбнулся граф.

— Скорее всего, так и было, — согласилась Грэйния, — и они, разумеется, передали свои черты последующим поколениям.

— Тогда неудивительно, что одни темные, а другие светлые, — заметил граф, — но я предпочитаю твои золото и белизну, и настанет день, красавица моя, когда ты снова обретешь твою английскую наружность. Боюсь только, что тебе придется быть француженкой независимо от цвета волос.

Грэйния вопросительно посмотрела на него, и Бофор ответил на ее немой вопрос:

— Ты согласна выйти за меня замуж? Я надумал выдавать тебя за свою кузину и держать на расстоянии, но ты сделала это невозможным.

— Я вовсе не хочу держаться на расстоянии, — пробормотала Грэйния. — Я хочу стать твоей женой.

— Одному Богу известно, какую жизнь я смогу создать тебе, — сказал граф, — и мне нечего тебе предложить, кроме собственного сердца.

— А мне больше ничего и не надо, — ответила Грэйния. — Но ты вполне уверен, что я не стану обузой для тебя… что ты не раскаешься в своем поступке, женившись на мне?

— Это попросту невозможно, — ответил Бофор, — я искал тебя всю свою жизнь, и теперь, когда я тебя нашел, я не могу отказаться от тебя.

Он снова начал целовать ее, и думать о чем бы то ни было стало просто невозможно.

Немало времени прошло, прежде чем граф, вздохнув, заговорил:

— Когда Анри явится сюда готовить нам обед, я пойду повидаться со священником и договорюсь с ним о нашем венчании завтра утром.

Он поцеловал Грэйнию и спросил:

— Ты не возражаешь против католической церемонии, дорогая? Покажется странным, если моя невеста будет принадлежать к другой церкви.

— Поскольку мы собираемся пожениться, мне совершенно все равно, какая церковь совершит обряд, но если для тебя это что-то значит, то я была крещена как католичка.

— В самом деле? — немного недоверчиво спросил граф.

— Папа был католиком, а мама нет. Венчались они по католическому обряду, и в католической вере меня крестили.

Граф все еще смотрел на нее с некоторым удивлением, и Грэйния продолжала:

— Боюсь, что папа не был, что называется добрым католиком даже и в Англии, а когда мы приехали на Гренаду, он убедился, что британцы не признают католицизм из-за своих антифранцузских настроений, и вообще перестал посещать церковь.

Ей почему-то подумалось, что граф смущен ее словами, и она начала объяснять дальше:

— Когда мама бывала в Сент-Джорджесе, она посещала протестантскую церковь и по воскресеньям иногда брала с собой меня, но дорога была длинная, да и папа не любил оставаться один, так что все это происходило очень редко.

Граф теснее прижал ее к себе.

— Когда ты выйдешь за меня замуж, любимая, — сказал он, — то станешь доброй католичкой, и мы вместе возблагодарим Бога за то, что он дал нам возможность найти друг друга. Я чувствую, что отныне он примет нас под свое покровительство и защитит.

— Я тоже чувствую это и стану делать все, о чем ты меня попросишь.

После этих слов Бофор поцеловал ее, и они разомкнули объятия, только услышав, что Анри уже в кухне и, по-видимому, занялся приготовлением обеда.

Граф отправился к священнику, а тем временем появился Жан с одним из чемоданов Грэйнии, и она принялась разбирать свои наряды.

Она искупалась, и это ее освежило после жаркого и тревожного дня; ей не хотелось лишать графа его спальни, но Жан заявил, что таков приказ хозяина, и Грэйния перестала возражать.

Раздеваясь, она думала о том, что завтра они уже будут вместе, что Бог не только избавил ее от Родерика Мэйгрина, но и дал ей мужа, о каком она мечтала.

С жаром произнесла она католические молитвы; так молился граф, так и она станет молиться впредь.

Вскоре Бофор вернулся; он переодевался в соседней комнате, куда Жан принес его вечерний костюм.

Грэйния к этому времени выбрала и надела красивое платье, потом, как могла, изящнее уложила волосы.

Ей ужасно хотелось, чтобы они снова стали светлыми, но она не забывала наставлений графа — думать по-французски, быть француженкой, чтобы никто не заподозрил в ней врага.

— Как только я стану графиней де Ванс, у меня не будет необходимости притворяться, — объявила она своему отражению в зеркале. — У меня появится самый прекрасный титул на свете!

Она все еще смотрелась в зеркало, но думала при этом о графе; в дверь постучали, и Бофор вошел в комнату.

— Я решил, что ты уже готова, любовь моя.

Она встала со стула перед туалетным столиком, он протянул к ней руки, и Грэйния подбежала к нему.

Он не поцеловал ее, но в глазах у него была бесконечная нежность.

— Все улажено, — сказал он. — Завтра ты станешь моей женой. Мы будем спать вместе на постели, на которой спал еще мой дед. Она стала такой неотъемлемой принадлежностью моего дома, что я не мог не взять ее с собой.