Эдит Лэйтон - Великосветский переполох

— Вы захмелели? — спросила она с любопытством.

— Вовсе нет. — Он рассмеялся. — Мне просто весело. Чтобы затуманить мои мозги, нужно что-нибудь покрепче. Но вы-то почему не спите?

— Я беспокоюсь, — призналась она. Темнота, поздний час и интимная обстановка вызвали ее на откровенность. — Я совсем не знаю ваших родственников. Я еду в новый дом и собираюсь занять новое место в жизни. Я сама на себя не похожа и чувствую себя нагой и безоружной.

Он подвинулся ближе и бережно обнял ее. Она охотно прильнула к нему и положила голову ему на плечо со слабым вздохом облегчения. От его ночной рубашки чуть пахло лавандой, и она поняла, что он принял ванну. Его волосы были влажными, а от него исходил запах чефрасового мыла. Аннабелла глубоко вдохнула этот успокаивающий запах.

Рука Майлса осторожно прошлась по ее спине, коснулась шеи, дотронулась до волос и замерла.

Она оцепенела.

Его пальцы разжались и начали ласково теребить пружинистые завитки ее волос, которые упруго обвивались вокруг его пальцев. Он рассмеялся тихим глубоким смехом, и она почувствовала, как завибрировала его грудь.

— Полагаю, вы действительно можете ввести новую моду, — прошептал он. — Дайте подумать. Как вы назовете вашу новую прическу? «Гладиатор»? Нет. Слишком по-мужски. Придумал! А-ля «овечка». На ощупь они совсем как шерсть у молодого ягненка. Нет, а-ля «терьер». Точно! У меня был эрдельтерьер, у него была точно такая же шерсть. Но не переживайте, я очень любил эту су… собачку.

Это было возмутительно, оскорбительно и абсурдно, но Аннабелла не смогла сдержаться и хихикнула.

Это ему понравилось. Он откинулся на подушку, увлекая ее за собой. Она была неподвижна в его объятиях, чувствуя себя защищенной и странным образом умиротворенной. Потому что он не мог видеть ее, а она могла чувствовать каждый его вздох.

Она расслабилась, слушая ровное биение его сердца, чувствуя непреодолимую потребность в том, чтобы он знал, как она ценит все, что он сделал для нее, и что ей очень жаль, что она доставила ему столько хлопот. Возможно, ее порыв был вызван тем, что ей пришлось пережить сегодня. Но главное, она ощущала надежное тепло мужчины, ощущала, как ее тело неожиданно начало трепетать, соприкасаясь с его телом. Она чувствовала, как покалывает ее груди там, где они касаются его груди, и ноги, где они соприкасаются с его ногами. Это поразило и успокоило ее, и Аннабелла почувствовала себя поразительно живой. Впервые в жизни она испытывала настоящее физическое влечение к мужчине.

Раньше она уже томилась по одному мужчине, но он предпочел другую. Сейчас это было совсем другое желание. Она знала, что сильное тело Майлса способно сделать с ее телом, помнила, как он прикасался к ней в их первую брачную ночь. И он был ее мужем, таким близким, как волнующее биение, которое она чувствовала во всем своем теле.

Сейчас она отдыхает, полностью расслабившись, думал Майлс. Он заставил ее рассмеяться и гордился этим. Но ему было неудобно. Она лежала в его объятиях, но бедняжка стала настолько худой, что ее косточки просто впивались в него. Он чувствовал эти тонкие ключицы, чувствовал, как ребра трутся о его ребра; она была такой крошечной, такой хрупкой и изможденной, что он боялся пошевелиться, чтобы ненароком не причинить ей боль. И в то же время он не хотел обидеть ее. Впервые она искала у него физического утешения. Ему было неудобно, но в своей жизни ему приходилось терпеть и большие неудобства. И самое малое, что он мог для нее сделать, —это держать ее в своих объятиях, пока она не заснет. Аннабелла слегка коснулась своей щекой его щеки, а потом вдруг застенчиво поднялась и нежно коснулась своими губами его губ.

Майлс подавил изумление и лежал неподвижно.

Она положила руку ему на плечо, а потом легко провела губами по его губам.

Он не двигался, он не мог бы пошевелиться, даже если бы речь шла о спасении его жизни. Но он должен был думать о ней. Он почувствовал неуместное желание засмеяться. Теперь она соблазняла его? Он мог бы воспользоваться таким рвением несколько недель назад, когда так страстно желал ее. Но сейчас… Эта мысль ужаснула его.

Ее губы были мягкими, бархатистыми и сладкими, но это единственное, что стало прежним. Он был уверен, что она разломится пополам, если он станет заниматься с ней любовью, и точно так же он был убежден, что не может этого делать, не испытывая желания заниматься этим. А он не испытывал ни малейшего желания. Ее тело казалось таким же хрупким, как тело старушки, и таким же изящным, как тело ребенка. У него мелькнула мысль заняться с ней любовью, чтобы утешить ее, но эта мысль окончательно лишила его сил.

Он погладил ее по щеке тыльной стороной ладони.

— Спасибо, — прошептал он. — Но вам следовало бы пожелать мне спокойной ночи, а не наводить меня на кое-какие мысли. Если миссис Фарроу готова убить меня из-за малейшего ветерка, который касается вас, то, как вы думаете, что она совершит, если я сделаю то, что мне хочется сделать сейчас. Мы должны подождать с этим до другого времени и другого места. Самое лучшее для нас двоих, если вы сейчас заснете, моя дорогая.

Ее тело напряглось, и она отпрянула от него.

— Я лишь хотела выразить вам свою благодарность, — резко сказала она, громко хлопнув по своей подушке и опустив на нее голову.

— Я знаю, — солгал он. Он ощущал ее напряженные соски своей кожей и почувствовал разряд, пробежавший между ними, даже несмотря на то что его ответная реакция была убита при одной лишь мысли о близости. — Но мужчины невежи. Простите меня за превратное истолкование, но мы, мужчины, склонны понимать благодарность… в буквальном смысле слова.

Он хмыкнул, хотя ему было совсем не до смеха.

Она не засмеялась.

И долго еще она не могла заснуть.

Он знал — он лежал без сна столь же долго.

Экипаж пересек мост над декоративным прудом, завернул на длинную белую подъездную аллею, и Аннабелла впервые увидела Холлифилдс. Она смотрела во все глаза. Ее матушка была бы в восторге — ее новый дом был великолепен.

Огромный белый особняк, выстроенный в палладианском [2]стиле, широкий и длинный, стоял на некрутом склоне, возвышаясь над окружающими холмистыми землями. Он, казалось, занимал целый акр. Веерообразный ярус полых ступеней вел к огромному переднему портику. Ухоженный парк рядом с домом напоминал фон на картинах старых мастеров.

Майлс говорил, что Холлифилдс великолепен, и уверял, что он ей понравится. Возможно, но со временем, а сейчас, после многих недель, проведенных в скромном сельском домике, Холлифилдс показался ей грандиозным, и Аннабелла, пребывающая в таком подавленном состоянии, почувствовала себя неготовой к тому, чтобы стать хозяйкой в этом роскошном доме.