Елена Арсеньева - Первая и последняя (Царица Анастасия Романовна Захарьина)

— Тебе когда рожать? В октябре? — спрашивал Иван Васильевич жену. — Ну и не тревожься — вернемся мы в октябре. Ежели же я дождусь твоих родин и выйду по осени, опять в снегу и грязи завязнем. Дело Курбский говорит — надо идти на Казань посуху, в июле выступать, и не позднее.

Анастасия втихомолку злилась на князя Андрея Михайловича за его, безусловно, правильные советы. Злилась и на Сильвестра с Алексеем Федоровичем Адашевым, которые, конечно, тоже подстрекали царя к выступлению и внушали ему уверенность в удаче.

И вот Кремль опустел. Мужчины ушли с царским войском — осталась только стража. Женщин тоже почти не было видно — все следовали примеру царицы Анастасии, которая затворилась у себя. Она ждала возвращения мужа и рождения сына.

Отныне допускала Анастасия до себя лишь гонцов, которые чуть не каждый день являлись из царского войска и с поля боя, так что она была прекрасно осведомлена обо всех событиях, которые происходили во время пути и осады.

Выступив на Казань, Иван исполнил просьбу жены и остановился в Муроме, чтобы отслужить молебен по Петру и Февронии, которых всегда считал своими родственниками. Дал обет после взятия «ада на земле» поставить над их мощами каменный собор [5]. А потом войско двинулось дальше и вскоре встало под стенами Казани.

Осаждающие ежедневно видели: чуть только восходит солнце, на стенах города появляются то мурзы, то старухи казанские и выкрикивают сатанинские словеса, непристойно кружась и размахивая подолами в сторону русского войска. И хотя бы день начинался вполне ясно, немедленно поднимается ветер и припускает такой дождь, что вся земля обращается в кашу.

Царь послал в Москву за чудотворным крестом, в который вделано было малое древо от Честнаго креста Господня, на котором тот пострадал за людей. Доставили крест очень быстро: от Москвы до Нижнего Новгорода на скороходных подводах, а потом водою в Казань на вятских стремительных лодках.

После крестного хода басурманские чары тотчас исчезли — установилась хорошая погода. Артиллерия смогла выбраться из непролазной грязи, подойти на нужное расстояние и беспрепятственно обстреливать стены Казани.

А взрывщики, руководимые князем Михаилом Воротынским, тайно засыпали во рвы под крепостными стенами порох.

А когда его подожгли, едва ли не весь город рухнул до основания. Пламя свилось клубом и поднялось в небеса. Казанцы падали на землю без памяти, думая, что уже настал конец света.

Теперь московские знамена и хоругви развевались над татарскими укреплениями. Шесть тысяч татар напрасно пытались спастись, бросившись вброд через речку Казанку. Все они погибли. Живыми остались только женщины и дети, но их ждал плен.

Царь жаловал отличившихся воинов дорогими бархатными — шубами на собольих мехах, золотыми ковшами да кубками, другой богатой добычей. Каждый мог выбрать себе пленных рабов, какие понравятся.

Князь Андрей Михайлович Курбский, командовавший при взятии Казани правой частью русского войска и стяжавший себе большую славу, вдобавок разогнал луговую черемису, враждебную к русским, и был назначен боярином. Его полк тоже двинулся в Москву в сопровождении заваленных добром подвод.

Позади обоза тянулась вереница пленных татар.

Некоторые русские воины, особенно те, кто в свое время пострадал от татарских набегов, потерял жен и детей, были к пленникам немилосердны: девок брали силою, а то и убивали. И вот как-то раз Курбский избавил от такого рассвирепевшего ратника девушку по имени Фатима. Она была рождена русской полонянкой от татарина и красотой отличалась необыкновенной: чернобровая, смуглая, с тонкими чертами лица, она обладала ярко-синими глазами и роскошной светло-русой косой. Ни о матери своей, ни об отце Фатима ничего не знала: подобрала ее из милости и воспитала богатая вдова.

Спасенная Фатима припада к серебряному стремени князя, покрыла его сапоги слезами и поцелуями, поклялась служить ему вечно и отдать за него жизнь по первому его слову.

Курбский взял Фатиму двумя пальцами за подбородок и долго смотрел в восхищенное полудетское лицо. И князь сказал:

— Я окрещу тебя и подарю царице. Служи ей, как ты хочешь служить мне.

Фатима не понимала. Когда ей перетолмачили слова князя, она склонилась в знак того, что покоряется его воле, однако в голосе ее звучало упорство:

— Отдай меня кому хочешь, но служить я буду только тебе!

Государь спешил в Москву: Анастасия вот-вот должна была разрешиться от бремени. Во Владимире русские полки встретила радостная весть: как раз на день Дмитрия Солунского [6]царица родила сына!

Когда дозволено было посетить молодую мать и поздравить ее, все преподносили богатые подарки и Анастасии Романовне, и младенцу. Князь Курбский среди всего прочего подарил царице очаровательную синеглазую и золотоволосую смуглянку по имени Настя. Это была Фатима, окрещенная в честь самой царицы.

Анастасия Романовна пришла в восторг от ее красоты, сердечно поблагодарила князя Курбского — и отдала девушку в помощницы мамкам и нянькам маленького царевича.

Казалось бы, время после победы настало — живи да радуйся! Однако Анастасия чувствовала себя плохо. Сердце по ребеночку болело и тревожилось. Хоть мамок и нянек у царевича не счесть, но не зря говорится, что у семи нянек — дитя без глазу. Царевич рос медленно, был маленьким, болезненным, а уж до чего крикливым — просто не описать словами.

Порою Анастасия срывалась с постели среди ночи и через все покои, сопровождаемая переполохом ночных боярынь и прислужниц, а также недовольством царя, бежала посмотреть — жив ли еще сын. Его старшие сестрицы, умершие во младенчестве, снились ей по ночам и доводили до тайных, мучительных слез. Но стоило Анастасии подойти поближе к детским покоям и услышать тихое, словно бы мяуканье обиженного котенка, хныканье Мити, как от души отлегало: жив еще, слава те, Господи!

Сначала кормилицы и нянюшки на стенки лезли, когда царица отдала им Настю-Фатиму, и нипочем не подпускали ее к царевичу. Держали на грязной работе. Но вот как-то раз в тяжелую минуту, когда все уже с ног падали от усталости, а Митенька-царевич никак не унимался (Анастасия строго-настрого запрещала давать ему маковый сок для утишения крика, опасаясь, что сын слишком слаб и может не проснуться), позволили-таки басурманке взять на руки царево дитя. И в то же мгновение оно перестало плакать, словно по волшебству! Митя уснул и крепко спал до утра.

Решили, что это случайность. Однако и в другой, и в третий раз младенчик успокаивался на руках у Насти.

Вдобавок ко всему новая нянюшка рассказала старшей мамке о том, что в Казани болезненных ребятишек прикармливают козьим молоком, разведя его теплой водой. Дали такого молока Мите — и он поздоровел на глазах.