Елена Арсеньева - Возвращение в никуда (Нина Кривошеина)

Мещерскому было в то время пятьдесят — самое время для мужчины ощутить, что остаток жизни он не может прожить только из чувства долга! Какое-то время они тайно встречались, а потом… Именно в те дни, когда началась стрельба, и митинги, и мятежи, когда по улицам стало опасно ходить, Мещерский и Елена Исаакиевна сошлись на тайное свиданье, после которого решили уже не расставаться.

Как ни странно, Нина отца не осудила, считая, что достаточно он вытерпел семейных ненастий и бурных сцен за двадцать лет и что он имел право наконец выбрать себе другую судьбу. Мещерский оставил бывшей жене в полное владение доходный дом на Кирочной в Петербурге, чем она, конечно, была вполне обеспечена. А сам переехал с Еленой Исаакиевной в Москву.

Оттуда весной 1918 года и пришла весть о том, что он арестован большевиками и ему грозит расстрел. А дело в том, что Мещерский отказался сотрудничать с советской властью при попытке введения «государственного капитализма», при котором бывшим собственникам предприятий доставалась роль наемных работников на жалком жалованье.

Сначала на свидание с ним съездила мать Нины, а потом она сама. Причем Нина была убеждена, что очень просто сумеет добиться освобождения отца. Потом она почти с ужасом вспоминала свою самоуверенность и наивность, не сказать — глупость…

Москвы Нина тогда совсем не знала. После Петербурга старая столица показалась непонятным городом, хотя и она была чрезвычайно живописна. А вид Красной площади, густо засыпанной, как ковром, шелухой от семечек, ее потряс. Сперва она побывала на Лубянке в ВЧК, где выдавались пропуска на свидания с заключенными, там велели прийти через день. Но она решила не тратить времени и поехала… в Кремль.

У ворот Кремля стояли солдаты с винтовками, совсем молодые парни. Нина подошла и все повторяла:

— Пустите, товарищи, мне по очень важному делу.

— Всем по важному. А что у тебя за дело?

Тогда она впервые услыхала московское, вернее, пролетарское «ты», которое в Петрограде еще не было в ходу.

— У меня отец арестован, я из-за этого приехала!

И ее вдруг пропустили, сказали:

— Ну ладно, чего там, уж раз отец, понятно.

Нина сообразила, что надо идти в большое белое здание. Вошла туда свободно — часовые, видимо, думали, что у нее есть пропуск, — и поднялась на второй этаж. Там на площадке сидела за столиком барышня, и она спросила:

— Ваш пропуск?

— Видите ли, я прошла так, я бы хотела поговорить с товарищем Бонч-Бруевичем про моего отца: он по ошибке арестован, я нарочно приехала из Петрограда, позвольте мне подождать немного.

— Поймите, — сказала барышня, — здесь нельзя быть без пропуска, я не могу вам позволить здесь оставаться.

Так они говорили каждая свое, но вот издали по коридору послышались мерные тяжелые шаги, и медленно, в длинной шинели чуть не до пола, в краснозвездном башлыке, с оружием через плечо подошел очень высокий красный курсант.

Воцарилось молчание, дежурная барышня побледнела, и Нине тоже стало жутковато. Очень ровным официальным голосом курсант обратился к ней:

— Предъявите ваш пропуск.

Она не могла ни слова сказать, ни двинуться, и вдруг дежурная сказала:

— Пропуск у меня, товарищ, я уже взяла его.

Секунда молчания, и курсант так же медленно и четко продолжил свой караул по кремлевскому коридору.

Нина упала на ближайший стул, глядя на барышню и благодаря ее глазами. Отчетливо поняла, что та, быть может, жизнь ей спасла…

Вскоре появился высокий немолодой человек в пенсне, с бородкой — В.Д. Бонч-Бруевич, который в то время был секретарем Совета народных комиссаров. Нина так и кинулась к нему со своей просьбой. Однако « Бонч-Бруевич поспешно ушел в свой кабинет, сказав:

— Я ничего не могу поделать, вы напрасно думаете… Ваш отец виноват в тяжких преступлениях, он будет отвечать по всей строгости наших законов, советую о нем больше не хлопотать, все равно ничего не изменится.

Не чуя ног, Нина добежала до ворот, боясь, вдруг караульные сменились. Там стояли двое других солдат, но и прежние тоже.

— А мы нарочно ждали, — сказал один из них, — а то ведь эти-то тебя не знают — могли и не выпустить.

Ей так странно показалось: такие же люди, как эти солдаты — народ, — заключили ее отца в тюрьму и грозят ему расстрелом.

Как будто каждый человек по отдельности может быть добр, а вместе… Вскоре она опять столкнулась с необъяснимым сочувствием людей.

Нина получила пропуск в Бутырскую тюрьму на свидание с отцом. Ехать надо было на трамвае, но вагоны до отказа набиты, толпа втискивалась молча, жестоко, и Нина не могла войти. Рядом с ней топтались два солдата, оба бородатые, но не старые. Она взмолилась:

— Товарищи, попятите мне влезть, а то я очень спешу.

Те засмеялись:

— Все спешат, не ты одна!

— Да мне на свидание, в тюрьму. Там отец, а у меня пропуск пропадет.

— Так бы и сказала, это дело другое.

Подошел трамвай. Один солдат подхватил Нину за талию, другой начал работать кулаками, и все трое внеслись, будто по воздуху, в трамвай. А потом они снова всех растолкали, спустили Нину на тротуар и навеки исчезли из ее жизни, уехав дальше в дребезжащем вагоне…

Нина повидалась с отцом, а потом еще пыталась предпринимать какие-то нелепые шаги по его освобождению, пока бывший управляющий Коломенским заводом, у которого она остановилась в Москве, не сообщил ей, что Елена Исаакиевна хочет с ней повидаться.

Уговорились встретиться на улице. Нине показалось, что в этом свидании с любовницей отца есть что-то воровское.

Елена была одета в черное, выглядела очень авантажно, держалась просто. Без лишних слов она приказала Нине больше не хлопотать об отце, потому что сама это дело ведет, и не стоит лишними визитами привлекать внимание и создавать вокруг отца шум.

Нина вернулась в Петроград. В октябре она узнала, что Алексей Павлович все-таки освобожден из тюрьмы, один день проведет в Петрограде, а затем он, Елена Исаакиевна и двое младших детей Гревса, с которыми она не расставалась, переходят границу с Финляндией, недалеко от Белоострова. Нина успела с отцом проститься, и напоследок он заклинал ее никуда из Петрограда не уезжать:

— В большом городе есть шансы выжить — в провинции или в деревне тебя сразу заметят, и там ты погибнешь.

Тогда все были уверены, что расстаются ненадолго, что безумная революционная коловерть скоро кончится, что они вновь встретятся в Петрограде… Все вышло не так. Они и впрямь встретились, однако не в Петрограде, а уже в Париже.

Время шло, а новый режим что-то не собирался рушиться. Никто не понимал, что он — как раз надолго.

В 1919 году Нина получила возможность отправить Алексею Павловичу Мещерскому письмо с оказией. Писала, что жизнь стала почти непереносимой, резко наступил страшный голод, топлива нет. Вот так скоро и погибнут все от цинги, а то и просто от голода и холода… Нина писала и думала: кажется, пора отсюда бежать. И делать это на-. до теперь же, не задумываясь.