Елена Арсеньева - Возвращение в никуда (Нина Кривошеина)

Устроились молодые супруги сперва скромно, в дешевом районе. Нина была совершенно неопытна, несведуща в самых простых вопросах хозяйства: не умела поджарить кусок мяса, не представляла себе, как разжечь в камине кругленькие мячики из угольной пыли (а другого вида отопления в той квартире не было), как выстирать мужскую пижаму, как одной выходить на улицу, где кругом почти одни арабы. Иногда к ней в квартиру поднималась консьержка дома и хоть чему-то учила: сковороду надо сперва разогреть, а не класть мясо на холодную, белье следует замочить, а уж потом его стирать… Она наставляла Нину, как одной спичкой разжечь камин, как влажной метелкой чистить жалкий, потертый ковер…

Впрочем, для людей любящих, молодых, образованных все это было как-то даже интересно, даже богемно. Игорь и Нина ходили вечером на Монпарнас и усаживались в «Ротонде», кафе, где можно было увидеть всех знаменитостей квартала, который тогда был центром вечернего Парижа. В «Ротонде» часто бывала натурщица Кики, славившаяся красотой на весь Париж; подчас рядом за столиком сидел Илья Эренбург, или Алексей Толстой в шикарной широкополой фетровой шляпе, или кинозвезды. Между кафе «Ротонда» и кафе «Доом» текла река пестрой публики. Это была особая атмосфера послевоенного Парижа, который снова оживал после ужасных потерь войны 1914 — 1918 годов…

Осенью 1925 года Нина внезапно стала… одной из хозяек русского ресторанчика «Самарканд».

В то время это было неудивительно. За ресторанной стойкой оказались многие женщины из эмиграции. Русские рестораны и кабаре являлись одной из характерных черт Парижа двадцатых-тридцатых годов. Одни — совсем скромные, куда ходили люди, которым негде было готовить, одинокие, жившие в самых дешевеньких отельчиках. Другие — роскошные, чрезвычайно дорогие, с кабаре, джазом, с певицами и красивыми дамами для танцев, с обязательным шампанским и со жженкой, которую зажигали, потушив в зале огни, или с шествием молодых людей в нарочито русских костюмах, которые через весь зал торжественно несли на рапирах… шашлыки!

«Самарканд» был чем-то средним. Администрация вселилась в комнату над кафе, небольшой зал украсили цветными платками, на столики поставили лампы в оранжевых абажурах. Появилось пианино, кто-то порекомендовал двух милых юных подавальщиц» ухе знавших толк в ресторанном деле, — и «Самарканд» открылся… Вскоре как-то сама по себе образовалась и артистическая программа.

Ресторан имел хорошую славу — здесь приличная атмосфера, приятная программа и вкусная еда. Нина довольно скоро поняла, что и как нужно делать, но… к концу зимы она свалилась: переутомилась от недостатка сна и свежего воздуха (в ресторане все курили), от вечных забот, когда приходилось крутиться целыми днями «на кассе», которая почему-то частенько оказывалась пуста…

Конечно, Игорь Александрович помогал и тоже участвовал в делах «Самарканда», но мало — он уже начал по-настоящему работать как инженер. Словом, как это часто бывает у русских, которые за всякое новое дело берутся самонадеянно, но неумело, из финансовой путаницы, создавшейся после вынужденного закрытия «Самарканда», выбраться было нелегко. Несколько месяцев Кривошеины просуществовали без света, без газа и даже без воды: все это отключили за неуплату, а платить было нечем. В нетопленой комнате, при свечке, Нина готовила на керосинке (у русских людей всегда и везде найдется керосинка!) ежедневно одно и то же: овсянку на воде и чай. Иногда ходили подкормиться к родителям (тогда-то Нина и сдружилась с мачехой, Еленой Исаакиевной).

Надо было как-то выкарабкиваться, и Нина пошла учиться в школу «стенотипии», то есть машинной стенографии. Это очень простая система стенографии на легонькой портативной машинке, и Нина освоила ее легко. Вскоре она начала работать секретаршей-стенографисткой со знанием трех иностранных языков в старинном французском торговом доме.

Осенью 1928 года Кривошеины переехали в трехкомнатную квартиру на первом этаже в старом доме, с видом на темноватый двор, но в трех минутах от Елисейских Полей. Помаленьку покупали на блошином рынке старинную мебель стиля ампир, абажуры и лампы на светящихся подставках, в то время входившие в моду… Однако, как говорила мудрая мачеха Елена Исаакиевна, кто-то всегда стоит рядом да слушает… Да, да, еще будет в жизни у Нины овсянка на воде, причем и ее она еще сочтет за счастье!

Тогда, в 1930 году, русские еще старались друг друга держаться. Особенно молодые люди, которых начали объединять национально-политические интересы. Нина стала членом партии младороссов.

Это была новая политическая партия, рожденная эмиграцией. Младоросская партия оказалась единственным политическим ответом русского зарубежья на большевистскую революцию. Впрочем, были в ней проявления как белого, так и красного фашизма, но Нину привлек лозунг: «Лицом к России!»

Лицом, а не спиной, как поворачивалась «старшая» эмиграция, считавшая, что с ней из России ушла соль земли и что «там» просто ничего уже нет. Однако младороссы впадали порой в нелепое и почти смехотворное преклонение перед «достижениями» Советов. Однажды Нина услышала сообщение о промышленных и технических достижениях в Советском Союзе, из которого выходило, что до 1920 года в России вообще не было ни промышленности, ни техники… И она взялась доказать, насколько такое мнение ошибочно. Собрав в памяти все, что знала о развитии российской тяжелой промышленности от своего отца, она рассказала о фабриках московского и волжского купечества, о теплоходах на Волге, о телефонизации (одной из старейших в Европе!) и т.п. Кончилось дело так: многие признались, что первый раз в жизни все это слышат.

Между тем Игорь Кривошеий нашел близкие ему идеи в масонской ложе среди масонов-монархистов.

А вскоре случилось событие, которое надолго отвлекло Нину от политических игр:

6 июля 1934 года появился на свет (именно появился — в результате кесарева сечения!) ее сын Никита. Летом 1938 года Нина в первый раз повезла его к сестре в Белград — там в сентябре их и застала весть о войне, о том, что во Франции уже объявлена всеобщая мобилизация. Это было тотчас после того, как немцы оккупировали Чехию. Паника воцарилась страшная. Нина боялась, что вернуться во Францию не удастся, если объявят военное положение, поэтому ринулась с Никитой домой, в сумасшедше тяжелое путешествие. Наконец прибыла в темный Париж, где все фонари были уже затемнены, вокзал тесно окружен конной полицией и в самом деле шла мобилизация… А через три недели умер ее отец..

Елена Исаакиевна уехала в Грецию к родственникам. Нина всецело погрузилась в воспитание сына — няни у нее не было.