Лора Бекитт - Тина и Тереза

А девушка была в восторге. Еще один день жизни и света!

Утром они вышли из спальни, обнимаясь и поглядывая друг на друга, как новобрачные: Тине и вправду казалось, что это так.

День был ослепительно-солнечным, незабываемо-прекрасным! Она ни о чем не жалела, даже о том, что вышла за Роберта: ради знакомства с Конрадом стоило принести такую жертву. Пусть хоть как, через тьму, страдания, грех, но к счастью! А потом… Но Тина изо всех сил гнала прочь это «потом». «Сейчас», только «сейчас», и ничего больше! Они с Конрадом были вместе весь день, везде и всюду! Они ели и пили, гуляли, смеялись, болтали, целовались. Все происходило так, как представлялось в мечтах. Тина вовсе не чувствовала Конрада своим любовником, воспринимала только как мужа, совсем не вспоминая о том, что у нее уже есть один, пусть не в полном смысле этого слова. Она почти призналась в этом Конраду, а он так и не смог сказать, что если у нее и будет все это — муж, дети, семья, то скорее всего не с ним, хотя сознавал, что ему тоже с нею легко, просто и хорошо. Что ж, из этой девушки, такой простой, понятливой, милой, конечно же получилась бы замечательная подруга или жена, если б только он, Конрад О'Рейли, был хотя бы немного другим.

Они сидели на низких оплетенных зеленью качелях в самой гуще кустарника, где их никто не видел: Тина — на коленях у Конрада, и он обнимал ее.

Говорили обо всем: теперь девушка спрашивала уже без стеснения.

— Скажи, неужели тебе и правда не понравилась Дорис?

— Дорис? А, та блондинка! Нет, она, конечно, привлекательная, но понимаешь, это бледная копия столичных стандартов, не более… В ней нет никакого своеобразия, как в тебе.

— Во мне?

Значит, он находит ее красивой!

— Да. В тебе есть какая-то искорка, очаровательная неправильность, милая непосредственность! Я не люблю таких, знаешь ли, картинных красавиц, мне нравятся такие, как ты… Только ты! — поправился он.

— Я слышала, твоя мать была очень красивой. Вместо ответа Конрад вынул маленький медальон с миниатюрным женским портретом.

— Я никому его обычно не показываю, — заметил юноша.

Тина осторожно взяла медальон в руки. Женщина на портрете в самом деле была очень хороша собой — на редкость правильные черты лица, умные внимательные глаза, изящный изгиб бровей… Ее красота казалась древней, извлеченной из глубины веков, будто собранная по крупицам, отшлифованная в десятках поколений и сконцентрированная в одном человеке.

— Его дала мне Джулия, — пояснил Конрад, — я всегда ношу его с собой.

Джулия… Ангел-хранитель дома, как сказал когда-то Роберт О'Рейли. Днем она смотрела на них с жалостью и осуждением, хотя и не говорила ничего. Девушка невольно дотронулась руками до горящего лица.

Потом наступила ночь, вторая и последняя.

В предрассветные часы Тина лежала на спине, безучастно глядя в белый потолок, и по лицу ее нескончаемой вереницей бежали крупные горячие слезы.

— Девочка, милая, ну не плачь! — Конрад сам был расстроен: казалось, сердце его разрывалось от жалости.

Она судорожно обняла его.

— Напиши мне!

— Да, конечно, я обещаю!

Конрад прижал Тину к себе, и девушка жарким голосом произнесла:

— Я люблю тебя, люблю! Возвращайся, клянусь, я буду ждать тебя!

Он взял ее лицо в ладони и направил на него взор своих черных глаз.

— Тина… Должен сказать тебе… Пойми меня правильно: я не хочу, чтобы ты меня ждала. Не потому, что не собираюсь возвращаться, и, конечно же, не потому, что ты мне не нужна, просто мне будет больно от сознания, что ты мучаешься и страдаешь в ожидании, которое, возможно, затянется на многие годы. Неизвестно, как сложатся обстоятельства, все может случиться…

— Ты женишься?

— О нет, я вовсе не собираюсь жениться! А вот ты можешь встретить человека, который покажется тебе лучше, достойнее меня.

— И это бы тебя не огорчило?

— Огорчило бы, но я был бы способен понять… Поэтому давай обойдемся без клятв.

Тина отстранилась и молча, тупо глядела в пол. Потом тихо спросила, вскинув заплаканные глаза:

— А если у меня будет ребенок?

Конрад удивленно посмотрел на нее, а после, улыбнувшись, погладил по голове.

— Не бойся, думаю, этого не случится. Девушка молчала, и Конраду показалось, что он угадал ее мысли.

— Неужели ты бы хотела?..

— Да. Тогда ты, возможно, вернулся бы, а если нет, то у меня осталось бы от тебя самое дорогое — твой сын или дочь.

— Нет, — возразил он, — не надо так. Люди не должны давать жизнь другим до тех пор, пока сами не обретут полноценное счастье.

— Но в таком случае род человеческий давно перестал бы существовать! И разве рождение новой жизни само по себе не дает счастье?

Конрад усмехнулся.

— В моем представлении — нет. Просто такие вещи чаще всего происходят случайно, и люди приспосабливаются к обстоятельствам. Может быть, в будущем, когда появится возможность выбирать, — а я за то, чтоб она появилась! — многие вообще откажутся иметь детей. А что до рода человеческого… Его судьба интересует меня меньше всего!

Тина не знала, что сказать. Ее всегда учили думать иначе. Впрочем, может, потому, что она — женщина? Ей стало совсем грустно. Значит, Конраду нужно не то, что ей. Он хочет счастья, и это счастье в его понятии — не любовь, не семья и не дети. Он стремится к другому, большему, тогда как она, Тина Хиггинс, останься он с нею, чувствовала бы себя счастливее всех на свете.

Она нерешительно попросила:

— Оставь мне что-нибудь на память, как талисман!

Конрад встал (все равно уже пора было вставать), оделся, сходил в свою комнату и, вернувшись, подал Тине маленький черный крест на простом шелковом шнурке.

— Этот крест носила моя филиппинская бабка еще до того, как стала богатой дамой, а потом он достался моей матери — она хранила его в шкатулке. Мать будто бы говорила, что такой крест хорош тем, что его никто не снимет ни с живого, ни с мертвого — в нем нет никакой внешней ценности. Это как символ истинной веры. Возьми.

И надел шнурок Тине на шею. Она поцеловала крест.

— Спасибо, Конни. Надеюсь, он поможет нам встретиться снова.

А сама подумала: «Никакой внешней ценности… Как и моя любовь!»

Конрад между тем быстро собрался — он торопился, боясь опоздать на первый дилижанс. В его манерах появилась деловитость, странным образом сочетавшаяся с рассеянностью, а нежность, в которой так нуждалась израненная душа Тины, исчезла— мысли юноши были уже далеко. Это выдавал и взгляд, снова напомнивший свет вечных холодных звезд.

Они мало говорили при расставании — казалось, все сказано в предыдущие часы. Тина проводила Конрада до ворот вместе с безмолвной хмурой Джулией, и ей почему-то вспоминалась двигавшаяся к океану похоронная процессия, идущая на символическое прощание с так и не найденным телом отца.