Сьюзен Джонсон - Пламя страсти

К четырем годам ее волосы уже приобрели свой неподражаемый рыжий цвет. Тогда-то отец и прозвал ее Огоньком, несмотря на крайнее неудовольствие матери по поводу этого совершенно неподходящего прозвища. Впрочем, еще задолго до этого ее мать потеряла к дочери всякий интерес.

Она с радостью приняла условие высшего света, предписывающее не замечать детей до тех пор, пока они не станут взрослыми настолько, чтобы появиться в обществе. К этому времени, разумеется, между матерью и дочерью образовалась пропасть непонимания, так что ни о каких близких отношениях не могло быть и речи.

Венеция оставалась дочерью своего отца, а это убивало всякую надежду на появление хотя бы дружеских чувств у двух женщин из семьи Брэддоков. Дело в том, что Миллисент Хаттон в свое время вышла замуж исключительно по расчету, отдав свою хрупкую красоту и старинное виргинское имя за самое большое состояние, которое тогда было на рынке женихов. С ее точки зрения, она не была обязана ни любить Уильяма Брэддока, ни уважать его, и после свадьбы сочла свою миссию выполненной. Не успел кончиться медовый месяц, как Билли Брэддок понял, что совершил кошмарную ошибку. Но его молодая жена к тому времени уже мучилась от утренних приступов тошноты.

Они немедленно вернулись в Бостон и, тактично избегая любых разногласий, начали жить каждый своей жизнью. Они лишь изредка встречались за ужином, когда оба случайно оказывались вечером дома, и очень редко вместе посещали светские приемы. Это был брак, лишенный всяческих эмоций, поэтому Билли Брэддок отдавал всю свою нерастраченную нежность единственной дочери.

Перед тем как отправиться в путь, полковник приказал своим товарищам ни при каких обстоятельствах не приближаться к участкам Хэзарда до тех пор, пока он не вернется с представителем его клана. Индеец на горе явно не шутил, и поэтому Брэддок готов был предложить ему все, что угодно, только бы освободить Венецию. Он боялся только одного: вдруг на этот раз денег окажется недостаточно…

Взволнованный, не находя себе места от тревоги за дочь, Билли Брэддок гнал лошадь вперед и даже отказался разбить лагерь, чтобы переночевать. Они ехали без остановки уже шестнадцать часов, и для мужчины его возраста это было суровым испытанием. Последние два часа Брэддок держался в седле только усилием воли.

Наконец проводнику пришлось предупредить его, что лошади собьют ноги, если они не остановятся, и тогда им придется идти пешком. В эту ночь луна пряталась за тяжелой тучей, и лошадь уже дважды спотыкалась, так что полковник Брэддок неохотно согласился остановиться. Наскоро пожевав что-то вместо ужина, он пролежал без сна всю ночь, дожидаясь первых лучей солнца.

На третий день пути они, наконец, нашли первый летний лагерь абсароков. Эти индейцы сообщили полковнику, что клан Хэзарда поднялся выше в горы неделю назад в поисках новых пастбищ. Возможно, они смогут их найти у Хорсиз-ривер.

Потратив время только на то, чтобы поменять лошадей, полковник Брэддок и его проводник отправились дальше и прибыли к истокам Хорсиз-ривер спустя два дня. Однако выяснилось, что клан снова сменил место стоянки: летняя миграция была в самом разгаре, и индейцы постоянно перегоняли своих лошадей с одного пастбища на другое.

Проводник не мог не заметить, насколько тяжело дышится белому человеку высоко в горах. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: бледнолицые не привыкли к большой высоте, они слишком много времени проводят в домах и мало трудятся. Однако этот пожилой мужчина выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок, — его губы посинели, лицо стало бледным, на лбу выступил пот. Проводник сделал вид, что в копыто его лошади попал камень, и они ненадолго остановились. Когда пришло время двигаться дальше, проводник с удовольствием заметил, что благодаря короткой передышке лицо полковника снова приобрело нормальный цвет.

Эту ночь Хэзард провел на полу на шкурах бизона, послуживших ему матрасом. Венеция убеждала себя, будто рада, что этот индеец так по-джентльменски выполняет их соглашение, но во сне она видела крепкие руки, обнимающие ее, и шелковистые волосы, прикасающиеся к ее щекам за секунду до того, как он ее поцелует… Эти видения разгорячили ее, и Венеция беспокойно ворочалась во сне, скинув с себя одеяло.

Хэзард уже давно лежал, уставившись в стену: желание не давало ему уснуть. Великолепное обнаженное тело Венеции — теперь ничем не прикрытое — выглядело слишком соблазнительным. Если бы он больше себе доверял, то встал бы и укрыл ее снова, но он осознавал пределы своих возможностей и просто не осмеливался подходить ближе. Только не сейчас, когда желание буквально лишает его рассудка…

Наконец далеко за полночь Хэзард все-таки задремал, но проснулся, когда первые лимонно-желтые лучи солнца показались из-за гор. Его что-то встревожило. К хижине приближались спокойные, неторопливые шаги.

Одним плавным движением Хэзард вскочил на ноги, пересек хижину, и спустя секунду ружье уже оказалось у него в руках. В этот момент снаружи послышалась негромкая птичья трель, и Хэзард, расслабившись, прислонился к стене и улыбнулся: этот условный знак возвещал о приходе гостя. В комнату вошел высокий индеец и замер у порога, не сводя глаз с роскошного тела Венеции, разметавшегося по постели.

— Здравствуй, брат, — обратился он к Хэзарду на родном языке. — Она для тебя слишком хороша. Лучше отдай ее мне, скажем, за восемьдесят лошадей. Женщина будет мешать тебе работать. — В голосе индейца звучал мягкий юмор.

— Как приятно иметь такого заботливого друга! Но прибереги своих коней. Она не продается. Это моя заложница, Неутомимый Волк.

Мужчина обернулся к Хэзарду, удивленно подняв одну бровь. Длинная бахрома на его одежде заиграла в лучах солнца.

— Тогда еще лучше. Если она тебе ничего не стоила, восемьдесят лошадей станут для тебя чистой прибылью. — Неутомимый Волк отлично знал, как Хэзард обращается с женщинами: они все были красивыми, но ни одна не задерживалась с ним рядом надолго. — Я могу немного подождать, — добавил он с улыбкой.

— Если бы я не ценил свою жизнь дороже твоего удовольствия, я бы подумал об этом предложении, — улыбнувшись в ответ, парировал Хэзард. Неутомимый Волк лучше всех в племени разбирался в лошадях, и у него были отличные скакуны. — Но сейчас эта женщина мне необходима — и вовсе не потому, что она горяча, как весна на юге. Ее присутствие здесь — гарантия для моих приисков и для моей жизни.

— Значит, она и в самом деле заложница… — Неутомимый Волк только сейчас понял, что Хэзард говорил серьезно.

— Сначала они попытались откупиться от меня, потом прогнать, а потом, — черные глаза Хэзарда остановились на Венеции, — решили дать мне взятку.