Роберта Джеллис - Гобелены грез

Одрис знала, как болезненно воспринимает муж любые намеки на состояние своего здоровья — ему казалось, что выздоровление идет слишком уж медленно, поэтому после трапезы Одрис чуточку схитрила, заманив его в сад. Намерения ее были самыми невинными: она хотела, чтобы он отвлекся от всех прочих забот и хотя бы немного отдохнул. Как-то так получилось, что супруги оказались у местечка, навевавшего весьма щекотливые воспоминания — уединенной травянистой полянки, на которой они внезапно и неожиданно для них обоих занялись любовью, когда Хью, доставив Тарстена в Роксбург, вернулся в Джернейв. Одрис едва заикнулась: "А помнишь… ", как Хью продемонстрировал, что помнит то, что было, более чем хорошо. Он приласкал ее как бы в шутку, она ответила столь же шаловливой лаской, ожидая, что этим все и закончится, однако, когда взаимные ласки начали с каждой секундой приобретать все большую интенсивность и страстность, гипотетическая судьба Джернейва показалась ей гораздо менее важной, чем то, что происходило теперь между ними, и они, полуобнажив друг друга, с таким пылом предались любовной игре, словно в их распоряжении не было супружеского ложа, на котором они могли заниматься тем же самым сколько и когда угодно. А затем уже поздно стало идти на попятную, кроме того, возможность оказаться захваченными врасплох кем-то из челяди придавала происходившему пикантную остроту, и они довели до счастливого конца столь увлекательное и сладостное предприятие, а потом, радостно расхохотавшись, слегка смущенные, но очень счастливые, наскоро оправив одежды, так и остались лежать на траве, сжимая друг друга в объятиях.

Через пару минут Хью, для которого даже столь приятный труд был все еще изнурительным, задремал, положив голову на бедро жены. Одрис тоже отдыхала, оперевшись спиной на скамью — ту самую, на которой они некогда сидели рядышком, когда дядя, незаметно подкравшись, перепугал их чуть ли не до смерти. Она уже не плакала всякий раз, когда думала о сэре Оливере, и теперь лишь подняла голову и обвела грустным взглядом окрестности, но тут же насторожилась и громким шепотом приказала:

— Стой!

И затем мягче, но с такой силой в голосе, что этому невозможно было не повиноваться, произнесла:

— Идите сюда.

Из-за розовых кустов, отгораживавших полянку от остального сада, медленно вышла леди Мод.

— Простите меня, — сказала она. — Я не собиралась подглядывать за вами, но… — ее губы дрогнули. — Я тоже хотела когда-то того же самого: любить мужа и вместе с ним радоваться жизни. Кенорн…

— Это Хью, а не Кенорн, — твердо сказала Одрис, покосившись на мужа — не разбудили ли его разговором. Хью, однако, спокойно спал — его тело расслабилось в блаженном покое, голова повернулась лицом к ее животу, дыхание оставалось ровным и спокойным.

— Нет, — сказала леди Мод. Она не сводила глаз с Хью и по щекам ее текли слезы. — Я говорю о Кенорне — отце вашего мужа. Я хотела выйти замуж за него, а не за Лайонела. Кенорн был совершенно не похож на других Хьюгов. Он всегда улыбался и был добр… он был так добр со мной, когда я впервые появилась там — мне было тогда всего тринадцать, и я была перепугана до смерти, — ее губы вдруг поджались, и она раздраженно смахнула ладонью слезы с лица. — И когда он отказался жениться на мне, я тоже думала, что он пожалел меня — ведь я была так молода… Но ошиблась — у него была другая женщина.

Одрис не обратила внимания на сердитое замечание Мод. Она напряженно размышляла, пытаясь сопоставить то, что только что узнала о Кенорне, с тем, что знала о нем раньше. Кенорну предлагали жениться на леди Мод, а ведь первыми, как правило, женят старших сыновей.

— Присядьте рядом, — приказала Одрис рукой Мод и подождала, пока та уселась на траву: лицом к ней, но в некотором удалении. — Так, стало быть, сэр Кенорн, отец Хью, был старшим братом сэра Лайонела? — спросила она.

— Да, старшим. И у меня было богатое приданое, намного богаче, чем у той, другой женщины.

Итак, замок действительно принадлежит Хью. Отметив это, Одрис тут же задумалась об ином — на этот раз горечь, прозвучавшая в голосе собеседницы, не ускользнула от ее внимания, и она решила попытаться утешить несчастную женщину и, быть может, убедить ее более спокойно относиться к Хью.

— Все это давно в прошлом, — сказала она. — Было и прошло, и вам теперь лучше забыть об этом. Я понимаю, Хью оказался настолько похожим на отца, что вызвало у вас печальные воспоминания. Отвлекитесь от них, попытайтесь взглянуть на Хью непредвзято, и я уверена — вы его полюбите. Вот увидите, он очень обрадуется, когда узнает, что…

— Нет! — содрогнувшись с головы до ног, воскликнула Мод. — Он должен ненавидеть меня!

Одрис вспомнила, что слышала то же самое от леди Мод, когда пыталась успокоить ее в Хьюге.

— Миледи, — взмолилась она, — вы сами страдаете и заставляете страдать моего бедного Хью. Попытайтесь поверить, что бы там ни случилось в прошлом, Хью не станет…

— Нет, — повторила леди Мод, ее глаза сузились и остекленели. — Вы не понимаете. Мы согрешили, надругались над ним и его отцом. Мы с Лайонелом. Мы ненавидели друг друга, но были накрепко связаны этим грехом и нагромоздившимися на него другими прегрешениями.

— Это было так давно, — начала Одрис, но леди Мод не обратила на нее внимания. Она смотрела на Хью, и лицо ее было искажено такой мукой, что на глаза Одрис навернулись слезы.

— Давно? Пусть так, но зло остается злом, сколько бы ни прошло времени. В тот вечер, после вечерней трапезы, хотя было еще светло, я видела, как приехал Кенорн лишь с двумя людьми. Он не остановился и не заговорил со мной, а направился прямо в… В Хьюге не существует сейчас этого места — двор тогда был гораздо меньшим, и башня еще не была построена. Позже меня позвали тоже, Лайонел уже был там — в личных покоях старика. Еще с порога я услышала, как старик орал, что аннулирует брак, что он, Кеиорн то есть, обязан жениться на мне. Кенорн улыбнулся — он всегда улыбался в ответ на припадки отцовского гнева — и спокойно напомнил ему, что помолвки со мной не было. Теперь же, добавил он, вообще об этом говорить не стоит: он не только женат, но и жена его уже ждет ребенка, — леди Мод запнулась и судорожно вздохнула. — Словно нож вонзился в мое сердце, когда я услышала это, — продолжала она. — Он дарил мне подарки и называл чудным ребенком, и все это время у него была уже законная жена. В сердце моем вспыхнула на секунду надежда, когда старик закричал:

— Ублюдок! Ублюдок!

Но Кенорн снова улыбнулся, сказал, что спрятал доказательства законности брака в надежном месте, и добавил, что отцу следовало бы не злиться, а радоваться, поскольку этим браком кладется конец кровной вражде Ратссонов с Хьюгами. И тут старик ударил его! Он выхватил железную кочергу из камина и раздробил ею лицо Кенорну от сих до сих пор.