Мэгги Дэвис - Прелестная сумасбродка

— Да что вы все, с ума посходили? — в ужасе воскликнула Мэри.

Вместо ответа миссис Кодиган схватила ее за руку и потащила через галерею к герцогским покоям. В холле ее встретила целая толпа: кроме слуг, Мэри увидела здесь и лучшего в Лондоне женского парикмахера, и сапожника с модными туфельками, выписанными из Парижа, и саму мадам Розенцвейг в окружении молодых белошвеек, очень похожую на наседку среди цыплят.

Зная капризный вкус герцога, мадам захватила с собой не одно, а два бальных платья. Одно — непорочно-белое, украшенное кружевами; другое — более простое и строгое, кремового цвета.

Оба платья мадам предъявила герцогу. Подумав, он молча ткнул пальцем в кремовое.

Мадам Розенцвейг попробовала было спорить, указывая на то, что белый муслин и цветочная гирлянда на поясе — символы невинности, но герцог в ответ нацарапал сердитую записку:

«Что мисс Фенвик невинна, и так ясно с первого взгляда! А с этим белоснежным одеянием останется только привязать ей крылышки и вручить арфу!»

Модистка возвела глаза к потолку.

— Он гений! — пробормотала она по-французски. — Невозможный человек, но гений!

Но на этом приключения с одеждой не кончились. Герцог указал, что выбранное им кремовое платье слишком коротко.

— Но, ваша милость, в этом сезоне модно слегка показывать ножки, — возразила портниха.

«Эта мода не для нее, — написал в ответ герцог. — Она уже не девочка — и не кокетка».

Поразмыслив, он потребовал обшить подол по краю лентой, украшенной жемчугом, а другой такой же лентой прикрыть чересчур глубокий вырез.

Мадам Розенцвейг ахнула, схватилась за голову… и послала помощницу в кенсингтонскую лавку за лентами.

Облачаясь с помощью Краддлса в белые шелковые лосины, герцог разглядывал бальные туфельки, принесенные сапожником-итальянцем. Наконец он выбрал пару на высоких каблуках, украшенную розетками из речного жемчуга.

Никогда до сих пор Мэри не надевала туфель на каблуках. Возмущению ее не было предела.

— А моего мнения вы спросить не хотите? — взорвалась она. — Мало того, что вы силком тащите меня на этот дурацкий бал, — так еще и хотите обуть в туфли, в которых я шагу ступить не смогу!

Но герцог не обращал внимания на ее возмущение, а может быть, и не слышал. Он стоял за экраном, широко открыв рот, и Реджинальд Пендрагон в последний раз заглядывал ему в горло.

— Говорить по-прежнему не можешь? — с сочувствием спрашивал он. — Черт возьми, Ник, давай я поеду с тобой! Подумай сам: ты окажешься в центре внимания, все светские сплетники накинутся на тебя с вопросами, начнут выяснять, как твое здоровье, что это за прелестная юная леди и справедливы ли ходящие по Лондону слухи… Ты что, всем им будешь писать записки? А если попытаешься говорить, это может плохо кончиться: не дай бог, повредишь голосовые связки!

«Отвечать на вопросы будет девушка, — написал в ответ герцог. — Не беспокойся, она за словом в карман не полезет!»

Доктор с сомнением покачал головой.

— Согласен, мисс Фенвик… э-э… решительная молодая особа. Но как, по-твоему, она сможет объяснить ваши отношения? Что скажет, если кто-то спросит, помолвлены вы или нет и на каких основаниях она живет у тебя в доме? На такие вопросы тебе придется отвечать самому.

«Черта с два! — написал герцог. — Пусть выкручивается сама. Посмотрим, что она скажет!»

Отстранив Краддлса, Доминик сел на край кровати и натянул шелковую рубашку. Камердинер обвязал ему шею белым платком, а юный Чарльз, племянник миссис Кодиган, натянул на ноги шелковые носки.

Доминик вытянул ноги и пошевелил ими. Лосины сидели как вторая кожа: можно было не беспокоиться, что к середине вечера они начнут пузыриться на коленях, как случается порой с брюками у иных незадачливых денди.

«Герцогиня Сазерленд — старшая сестра моего покойного отца, — написал герцог, вырвав из блокнота новый листок. — Тетушка Бесси не позволит гостям докучать мне вопросами».

— Ты думаешь? — протянул Реджи Пендрагон.

Он хорошо помнил последнюю встречу с тетушкой Ника на одном великосветском приеме. Престарелая герцогиня возвышалась над прочими гостями, словно Вавилонская башня. Росту в ней было не меньше шести футов, не считая парика, взбитого и зачесанного вверх по моде тридцатилетней давности. Держалась она. прямо, словно аршин проглотила, взгляд имела пронзительный, голос — громоподобный и не хуже самого Уэстермира умела вгонять собеседника в дрожь. Только Доминик де Врие это делал лишь изредка и сознательно, а герцогиня — постоянно, сама того не замечая.

— Видишь ли…

Герцог Уэстермир нетерпеливо замахал на врача руками, затем нацарапал на вырванной из блокнота странице:

«Черт побери, Реджи, я сказал, не надо меня опекать! Пойми же наконец: когда Орис сбежит, подозрение падет на нас, и прежде всего — на меня. Я ездил в Бристоль, я настаивал на его невиновности, и этот кретин Секвилл, конечно, первым делом подумает обо мне! Я должен поехать на бал, чтобы обеспечить себе алиби и отвлечь подозрение от наших товарищей».

Доктор покачал головой:

— Не нравится мне все это, Ник. Слишком опасно. Позволь напомнить, что у тебя есть враги и помимо тупоголового бристольского судьи.

«Разумеется», — написал герцог, насмешливо изогнув бровь.

Камердинер отложил в сторону доску для письма, и двое лакеев подали герцогу белоснежный бальный фрак. Он скользнул руками в рукава и накинул фрак на плечи, лакей застегнул пуговицы, другой поправил платок на шее, а камердинер тем временем выправлял из-под ворота черные ненапудренные волосы хозяина.

Доминик де Врие, виконт Сент-Обер, двенадцатый герцог Уэстермир, отступил на шаг, чтобы взглянуть на себя в зеркало.

Если не считать белого платка, повязанного не столько ради требований моды, сколько для защиты больного горла, наряд герцога был безупречен — как и он сам. Из прозрачной глубины зеркала на Доминика смотрел настоящий аристократ, мощный, властный и надменный, отличный наездник, пловец и боксер-любитель, тонкий ценитель искусства и моды, светский лев, безукоризненный денди, предмет зависти молодых щеголей и восхищения самого принца-регента.

Но не только умением одеваться и успехами в спорте был славен Доминик Уэстермир. Парадный фрак его украшали ордена, заслуженные в боях, — «Звезда и Венок» Веллингтона, русский орден Александра Невского и необычная золотая брошь с изумрудами — «Рука Фатимы», полученная от египетского бея.

Мадам Розенцвейг и ее помощницы оправили на Мэри платье и подвели ее к зеркалу, чтобы герцог мог проверить, хорошо ли они смотрятся вместе.

Уэстермир не ошибся, выбрав для своей дамы кремовое платье, и оторочка на груди и подоле тоже отлично смотрелась. Строгое платье с завышенной по французской моде талией подчеркивало высокий рост и стройность Мэри, но в то же время не скрывало соблазнительных плавных очертаний груди и бедер.