Диана Гэблдон - Чужеземец

Потом Джейми прижал мои бедра к кровати и снова посмотрел на меня.

— А теперь, — произнес он тоном, не терпящим возражений, — лежи смирно.

Я чувствовала себя уязвимой, потрясенной, беззащитной — и мне казалось, что сейчас я распадусь на части. Дыхание Джейми то опаляло, то охлаждало кожу.

— Пожалуйста, — простонала я, не зная, что имею в виду — то ли «пожалуйста, перестань», то ли «пожалуйста, не останавливайся». Это не имело значения — останавливаться он не собирался.

Сознание распалось на множество отдельных ощущений: грубая ткань льняной наволочки и вышитые на ней цветы; масляный запах лампы, смешанный со слабым запахом жареной говядины и эля и еще более слабым ароматом увядающих в бокале цветов; прохладное дерево стены у левой ноги; крепкие руки на бедрах… Ощущения кружились, как в водовороте, и сливались в единое целое под закрытыми веками, превращались в сияющее солнце, оно то разбухало, то сжималось, и наконец взорвалось с беззвучным хлопком, оставившим меня в теплой и пульсирующей тьме…

Смутно, откуда-то издалека, я услышала, как Джейми садится.

— Вот так-то лучше, — произнес задыхающийся голос. — Требуется немного усилий, чтобы сделать покорной тебя, правда?

Скрипнула кровать, и я почувствовала, что мои колени разведены в стороны еще шире.

— Надеюсь, ты не так мертва, как кажешься, — произнес тот же голос уже ближе. Я изогнулась дугой, произнося какие-то невразумительные звуки, когда он снова раздвинул исключительно чувствительные ткани моего тела.

— Иисусе Христе, — ахнула я. У моего уха раздался негромкий смешок.

— Я сказал, что только чувствую себя Богом, Сасснек, — пробормотал Джейми. — Я не говорил, что я Он и есть.

А еще позже, когда лампа сделалась тусклой в лучах восходящего солнца, я очнулась от дремоты, чтобы снова услышать бормотание Джейми:

— Это когда-нибудь закончится, Клэр? То, что я хочу тебя?

Моя голова упала ему на плечо.

— Я не знаю, Джейми. Правда, не знаю.

Что сказал капитан Рэндалл? — спросила я. С Дугалом с одной стороны и с Джейми с другой нам едва хватало места, чтобы все три лошадки ехали рядом по узкой дороге. Моим спутникам приходилось то немного отставать, то выдвигаться вперед, иначе копыта наших пони могли запутаться в густой траве, грозившей окончательно заполонить и так едва заметную дорогу.

Дугал взглянул на меня и вновь перевел взгляд на дорогу, огибая большой валун. По его лицу медленно расплывалась озорная ухмылка.

— В восторг он не пришел, — осторожно сказал Дугал. — Но я не уверен, что должен дословно передавать тебе его речь — есть пределы даже твоей терпимости к грязному языку, мистрисс Фрэзер.

Я не обратила внимания ни на язвительную интонацию, с которой он употребил мое новое имя, ни на попытку оскорбить меня, хотя заметила, что Джейми напрягся.

— Я… гм… надеюсь, он не собирается предпринимать никаких шагов? — уточнила я. Невзирая на все заверения Джейми, мне то и дело мерещились одетые в алое драгуны, которые выскакивают из-за кустов, убивают шотландцев и уволакивают меня в берлогу Рэндалла, причем я подозревала, что у Рэндалла может быть довольно творческий подход к допросу, чтобы не сказать больше.

— Не думаю, — небрежно отозвался Дугал.

— Ему есть о чем тревожиться и без бродячей девчонки-сасснек, пусть она даже и прехорошенькая. — Он вскинул бровь и изобразил в мою сторону поклон, словно извинялся за комплимент. — Кроме того, у него достаточно мозгов, чтобы не сердить Каллума, похитив его племянницу, — добавил он весьма уверенно.

Племянница. По спине пробежал холодок, несмотря на теплую погоду. Племянница Маккензи из Леоха. Не говоря уже о военном вожде, который так беспечно едет рядом со мной. Более того, теперь я связана родственными узами с лордом Ловатом, главой клана Фрэзеров, с аббатом могущественного французского монастыря и великим множеством других Фрэзеров. Нет, вряд ли Джон Рэндалл решит, что имеет смысл продолжать меня преследовать. А именно ради этого и затевалось все нелепое соглашение.

Я украдкой кинула взгляд на Джейми, скачущего сейчас впереди со спиной прямой, как молодая ольха, и волосами, сверкающими под солнечными лучами, как шлем из полированного металла.

Дугал перехватил мой взгляд.

— Могло быть и хуже, точно? — спросил он, иронично выгнув бровь.

Два дня спустя мы остановились на ночлег на вересковой пустоши, неподалеку от этих странных обнажений камня, вылизанных ледником. Путешествие тянулось долго, мы ели наскоро, прямо в седле, и все очень обрадовались возможности остановиться и приготовить что-нибудь. Я еще раньше пыталась помочь кашеварам, но мою помощь относительно вежливо отклонил неразговорчивый шотландец, чьей обязанностью, очевидно, и была стряпня.

Кто-то убил утром оленя, и свежее мясо, сваренное с луком и прочими приправами, оказалось исключительно вкусным. Чуть не лопаясь от сытости и удовольствия, мы расположились у костра, чтобы послушать истории и песни. Как ни странно, коротышка Муртаг, редко открывавший рот, чтобы сказать хоть слово, обладал красивым и чистым тенором. Его с трудом уговорили спеть, но результат того стоил.

Я угнездилась рядом с Джейми, пытаясь как можно удобнее устроиться на твердом граните. Мы разбили лагерь на краю скалы. Широкий зеленоватый гранитный выступ стал для нас природным очагом, а нагромождение камней оказалось удачным укрытием для пони. Я спросила, почему бы нам не переночевать на более удобной весенней траве вересковой пустоши, но Нед Гован объяснил, что мы находимся недалеко от южной границы земель Маккензи, то есть рядом с землями Грантов и Чизхолмов.

— Лазутчики Дугала говорят, что поблизости никого нет, — говорил Нед, взобравшись на большой валун и любуясь закатом, — но никогда нельзя быть уверенным. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

Когда Муртаг заявил, что с него хватит, Руперт начал рассказывать истории. Он не умел так же элегантно обращаться со словами, как Гвиллин, зато обладал неиссякаемым запасом сказок о феях, привидениях, tannasg (или злых духах) и других обитателях шотландских гор, например, водяном коне. Эти создания, как мне дали понять, живут в любых водах, особенно любят мелководья, но поселяются и в глубоких озерах.

— Есть на восточной стороне озера Лох Гарв местечко, — говорил он, обводя взглядом всех присутствующих, чтобы убедиться, что его внимательно слушают, — которое никогда не замерзает. Там всегда стоит черная вода, даже если все остальное озеро сковано льдом, потому что это — дымоход в жилище водяного коня.

Водяной конь из Лох Гарва, как и многие другие его родственники, похитил юную деву, пришедшую к озеру за водой, утащил ее в глубины озера и сделал своей женой. Проклята будет каждая дева (или каждый юноша), встретившая на берегу красивого коня и решившая прокатиться на нем, ибо всадник, раз сев верхом, спешиться уже не может, и конь утащит его под воду, превратится в рыбу и уплывет в свой дом со злополучным всадником, накрепко соединенный с ним.