Мэри Патни - Странные клятвы

Так поступали многие, настоятельница знала об этом, однако было общеизвестно, что Уорфилд упор­но стоял на стороне Матильды. Дочь Генриха слави­лась властолюбием и дерзостью, но, очевидно, у нее имелись какие-то другие, чудесные качества, иначе такие честные и уважаемые люди, как Роберт Глос­тер и Адриан Уорфилд, не встали бы под ее знамена.

Рассказав о последних новостях и заплатив из­рядную сумму за помощь, рыцарь приказал подать лошадь, выказывая признаки нетерпения. Удивившись, настоятельница поинтересовалась:

– Вы не останетесь на ночь? Солнце уже зашло, и ваши люди очень устали.

– Сегодня полнолуние, мать-настоятельница. Нам надо ехать без остановки всего несколько часов.

– Хорошо. Пусть Бог хранит тебя, Адриан Уор­филд, – монахиня уважительно склонила голову в знак признательности и почтения и отошла.

Молодой лорд посмотрел на своих людей, и те, правильно расценив взгляд хозяина, начали поспеш­но строиться и седлать лошадей.

Пока предводитель отряда беседовал с матерью Роуз, среди рыцарей сновали монашки с вином и едой. Дошла очередь и до Адриана. Неправда, что все Христовы невесты похожи друг на друга, как две капли воды, в своем черном строгом одеянии, потому как еще раньше де Лэнси заметил эту де­вушку. Сгущались сумерки, тени углублялись, но ее можно было отличить по легкой походке и неповто­римой грации. Черные юбки струились вокруг строй­ных ног. Разговаривая с настоятельницей, рыцарь не отрывал глаз от монахини, следя за ней с тем же удовольствием, с которым любовался бы цветком или закатом.

Остановившись возле него, молоденькая монахи­ня наполнила кубок вином и протянула его рыцарю. Она казалась совсем юной.

– Выпьете вина, милорд?

– Благодарю вас, мадам, – Адриан был безукориз­ненно вежлив, используя для обращения светский ти­тул, применимый ко всем сестрам. Одним глотком выпив вино, он про себя отметил, что бенедиктинки имеют гораздо лучшее вино, чем цистерцианцы из Фонтевиля, затем вернул кубок.

– Я была на холме над дорогой, когда вы попали в засаду, и видела сражение, – девушка сунула руку в мешок и протянула собеседнику хлеб и сыр. – Это вероломное, трусливое нападение, а вы и ваши люди храбро отбили атаку. Великолепное зрелище!

В сумраке овал ее личика казался идеальным, а клобук опускался почти до темных, изящных бровей. Красавицей девушку можно было назвать с натяж­кой, но на лице написано столько невинности, кро­тости и простодушия, что, несмотря на усталость, Адриана это тронуло.

– В бою нет великолепия, как нет его в крови и смерти, – резко возразил он, беря еду. – Глупо с ва­шей стороны выходить за стены монастыря и шатать­ся по округе.

Изумленная грубостью, она смотрела на него, широко раскрыв большие голубые глаза.

– По всей Англии, – продолжал рыцарь, – рушат­ся аббатства и церкви, проливается кровь, когда это устраивает одну из сторон. Группы людей, лишенных богатства и почестей, рыщут по стране, словно стаи голодных волков, и ваш клобук не защитит вас от опасности.

Смех девушки оказался похож на мелодичный пе­резвон колокольчиков, такой же милый, как и она сама.

– Если стены Ламборна не могут защитить меня, то зачем мне вообще здесь оставаться? – но под тя­желым, напряженным взглядом собеседника ее игри­вое настроение испарилось. – Спасибо вам, милорд. Прошу простить мое легкомыслие. Если говорить начистоту, то я очень редко получаю разрешение выйти из Ламборна, и далеко никогда не захожу.

– В будущем будьте более осторожны, мадам, – Адриан, подняв руку, дал знак своим людям и, повер­нув коня, выехал за ворота. Проезжая по тропинке, ведущей через лес к главной дороге, он жевал хлеб с сыром и удивлялся своей грубости. Маленькая мона­хиня была мила и очаровательна, так нежна и граци­озна… Неожиданно де Лэнси осознал, что она поро­дила в нем не только заботу о ее безопасности, но и желание.

Вместе с этими чувствами Адриан испытал и от­вращение к себе. Покидая Фонтевиль, он знал, что в миру невозможно остаться целомудренным. Молодой человек уже успел понять, что плотское удовольст­вие является одним из даров божьих, чтобы заста­вить человека страдать, чтобы научить в муках ве­рить, и что вовсе нет никакого греха для мужчины и женщины находить удовлетворение и покой друг в друге. Однако страсть к Христовой невесте считалась кощунством и преступлением против веры. А это еще хуже, чем один из смертных грехов – прелюбодея­ние.

За его спиной один воин сказал другому:

– Ты видел ту маленькую сестру с огромными го­лубыми глазами? Жаль, что такая красотка предна­значена Господу, а не кому-нибудь из смертных.

– Да, – отозвался другой, – ей следовало бы со­гревать постель смертного.

Оба рассмеялись, но смех застрял у них в горле, когда по ним прошелся взгляд холодных серых глаз хозяина. Адриан славился благочестием, жил скром­но, как монах, и не позволял богохульствовать в сво­ем присутствии. Умные люди старались не злить его без всяких на то оснований.

Всадники продвигались все дальше на север, пол­ная луна освещала их путь, но белый, серебристый свет ничуть не улучшил настроение Адриана, знав­шего, что он виновен в грешных помыслах точно так же, как и любой его рыцарь.

Мериэль шевелила губами, читая тщательно вы­писанные строки перевода любимых латинских изре­чений:

– Вначале было Слово и Слово было с Богом, за­тем Слово стало Богом, – девушка не вполне понима­ла, что означала эта фраза, но для нее это всегда было таинством и радостью веры. Сегодня, когда до начала церемонии осталось всего двое суток, эта ра­дость и таинство просто необходимы.

Скрестив ноги, Мериэль сидела на постели, дер­жа тяжелую книгу на коленях, и рассеянно водила пальцем по странице с рисунками. Они изображали лесных зверей и рыб, а заглавная буква представляла собой рыбу с причудливым хвостом, изящно выпол­ненную голубой краской. Мастерство изображения восхищало девушку, однако даже такая красота не могла снять камень с души.

В монастыре Ламборн послушница, готовящаяся к постригу, проводит три дня в одиночестве в уедине­нии кельи и освобождается от всех обязанностей, за исключением пения гимнов. Похожую церемонию проходят юные дворяне, готовящиеся стать рыцаря­ми. В распоряжении Мериэль была одна из самых дорогих книг монастыря – евангелие и свечи. Ей раз­решили взять с собой сокола, и сейчас Руж дремала на жердочке в углу.

Когда она начала очищение, мать Роуз посовето­вала глубже заглянуть в себя и разобраться в своих помыслах и стремлениях. Несомненно, настоятель­ница, постоянно общаясь с людьми и интересуясь по­литикой, была знатоком человеческих душ и прекрасно понимала, что послушницу раздирают сомнения.