Нэн Райан - Костер на снегу

— Если бы только это было правдой! — вздохнула Натали. — И все-таки, дядя, я не могу понять твоей привязанности к этому человеку. Вы такие разные! Ты добрый, заботливый… ты храбрый, а Кейн Ковингтон — жалкий трус.

— Трус?! — Седые брови полковника взлетели вверх, выразив крайнее изумление. — Ты говоришь, трус?

— Он труслив как заяц! Позволил городскому хулигану выставить его из “Позолоченной клетки”! С тех пор над ним смеется весь город.

— Вот как, весь город? — Дядя со смешком придвинул к Натали блюдо с печеньем и масленку; — Но за спиной, верно? Смеяться ему в лицо не отваживается никто. Я прав?

— Да, но…

— Послушай, если Кейн и позволил кому-то выпроводить его из салуна, то никак не от недостатка храбрости. Просто он был тогда не настроен на драку. Ему абсолютно все равно, кто и что подумает о нем и будут ли над ним смеяться. Кейну безразлично почти все, но это не имеет ничего общего с трусостью. Кому знать, как не мне, я ведь сражался с ним бок о бок.

Заметив, что дядя принимает ее нелестное мнение о Кейне близко к сердцу, Натали сочла за лучшее не спорить с ним. Однако ей не хотелось упускать возможность побольше узнать о несносном южанине.

— Да, ты говорил об этом еще в казино. Вы служили в одном и том же подразделении?

— И весьма славном! — гордо заявил дядя, довольный тем, что нападки на его друга прекратились. — Кейн там считался доблестным воякой.

— В самом деле?

Этого вопроса оказалось достаточно, чтобы полковник углубился в рассказы о былом. Натали оставалось только молча пить кофе, пока он превозносил сумасшедшую храбрость Ковингтона. Наконец она поймала себя на том, что слушает дядю с большим интересом.

Оказывается, Кейн был сыном богатого плантатора, наследником огромного состояния и обширных земель. Его счастливое детство и юность прошли на Миссисипи, в доме любящих родителей. Образование он получил в Гарварде и в двадцать два года уже имел юридическую практику. Правда, это продлилось недолго — через год разразилась война, и Кейн Ковингтон, будущий землевладелец и хозяин сотен рабов, одним из первых записался добровольцем.

— Поначалу он служил у меня простым солдатом, — говорил дядя Шелби, — и выделялся своими хорошими манерами, но не только ими. Лично мне нравились в нем практическая сметка, расторопность, неизменно приветливый нрав, да и солдатом он был образцовым. Но по-настоящему я оценил Кейна только в сражении. О таком бойце мечтает каждый командир. Его отвага вызывала восхищение, и, надо сказать, он не раз был на волосок от гибели. Вот тут, — дядя завел руку назад и провел ею поперек спины, — у него три борозды. Один янки с седла трижды рубанул саблей по лежащему Кейну, когда у того подстрелили лошадь и, падая, она придавила ему крупом ногу. Уж не знаю, каким чудом он тогда выжил.

Натали склонилась над чашкой, чтобы скрыть предательский румянец. Она хорошо помнила три почти параллельных шрама у Кейна на спине.

— После этого он, конечно, был демобилизован и вернулся домой?

— Вовсе нет, моя девочка. Кейн неделю провалялся в горячке в полевом госпитале, потому что медикаменты подвозили под огнем, не регулярно, а лишь когда удавалось, и в тот раз все было на исходе. Он скрипел зубами, но не кричал, хотя боль, должно быть, была ужасная. Однажды мне удалось заглянуть туда между боями. Помнится, я сказал ему: “Держись! Нас не так-то просто взять!” Знаешь, что он тогда мне ответил? “Я выживу… выживу… ради Сюзанны…”

Дядя Шелби умолк. Молчала и Натали, не решаясь нарушить течение его мыслей, но когда пауза слишком затянулась, все-таки не выдержала:

— Ну же, продолжай!

— То, что Кейн выжил, ты знаешь и сама, как и то, что он дослужился до капитана. Его ставили в пример. Когда его перевели в Теннесси, мы не потеряли связи, и я знал, что он еще дважды был ранен и несколько раз представлен к награде. Потом война закончилась, однако Кейну пришлось ждать демобилизации еще два года. Вот тогда-то и выяснилось, что возвращаться ему некуда и не к кому. — Полковник сокрушенно покачал головой. — Отец его, тоже офицер армии конфедератов, пал смертью храбрых. Мать и младшая сестренка бежали от северян в небольшой городок в Алабаме, заразились там желтой лихорадкой и умерли летом шестьдесят третьего. Плантация некоторое время находилась в руках противника, и там располагался штаб одной из дивизий, а когда настало время перебазироваться, северяне сожгли ее дотла.

— Не может быть!

— Такое случалось сплошь и рядом. Великолепный особняк простоял пятьдесят лет, и время пощадило его. Время — но не рука человека. Стыд и позор, вот что я скажу на это!

— Да, позор… — эхом отозвалась Натали.

— Кейн недолго оставался на Миссисипи. Он начал бродяжничать, переезжать с места на место, нигде не пуская корней и мало интересуясь своим будущим. Он то перегонял скот в Техасе как простой ковбой, а то жил в Европе с какой-то вдовствующей герцогиней в ее родовом гнезде. Когда и это ему наскучило, он вернулся на Миссисипи и некоторое время промышлял карточной игрой на речных пароходах. Однажды он даже целый год жил среди команчей!

— Что, как настоящий индеец? Может, у него была и скво?

При виде ее круглых глаз дядя добродушно расхохотался.

— Ты совершенно права, моя девочка. В то время мы по чистой случайности столкнулись в одном техасском салуне, и Кейн уговорил меня проехаться к нему в вигвам в каньоне Пало-Дуро. Он заверил, что мой скальп в полной безопасности — разумеется, до тех пор, пока он рядом. Мне было любопытно взглянуть, и я принял приглашение. — Дядя вздохнул, и в этом вздохе Натали почудилась некоторая зависть. — В вигваме Кейна я встретил самую хорошенькую скво, какая только рождалась на свет. Она его просто боготворила!

— А как же Сюзанна? — вырвалось у Натали.

— Разве я не сказал?

— Ты только упомянул ее имя. Что с ней стало? Наверное, Ковингтон устал от нее так же, как от герцогини, и так же бросил.

— Все было совсем не так. — Дядя вдруг посерьезнел. — Герцогиня была просто эпизодом, а Сюзанна — величайшей любовью. Она была дочерью соседа-плантатора. Они знали друг друга с детства. Сюзанна Гамильтон, насколько мне известно, жгучая брюнетка, настоящая южная красавица, была несколькими годами моложе Кейна. Между родителями было обговорено, что свадьба состоится сразу по достижении ею совершеннолетия. Война скомкала все планы. Когда Кейн завербовался, Сюзанне было шестнадцать, а ему двадцать три. Ее портрет он взял с собой в армию и носил в нагрудном кармане. Он часто вынимал его, любовался и не возражал, если и другие любовались тоже. Он гордился Сюзанной, и я его понимал — внешность у нее была прямо-таки ангельская. По его словам, ее очарование не уступало красоте.