Нэн Райан - Костер на снегу

— Можешь войти, — сказал шаман, когда он просунул голову в дверь. — Я закончил.

Тахома сидел на стуле, скрестив руки на груди. Кейн вошел

— Не знаю, что ты сделал, но все равно спасибо, Тахома!

— Это все моя вина, — проворчал старый индеец и ткнул пальцем в лежащее на тумбочке ожерелье. — Где золото, там кровь. Так было и так будет. — Он помолчал, не сводя взгляда с поблескивающего в свете пламени золотого диска. — Я положил на рану мазь, изготовленную по старинному рецепту нашего племени. Пусть остается двенадцать часов.

Обсидиановые глаза поймали взгляд Кейна и прочли в нем отчаянную тревогу. Шаман поманил его от постели.

— Расскажи, как это случилось.

— Я был дома, сидел у огня. Кажется, задремал, но от выстрела проснулся и выбежал наружу. Почти сразу наткнулся на гнедого, а потом заметил и Натали. Она лежала без сознания с раной в плече. — Кейн стиснул кулаки. — Я не видел, кто стрелял, но знаю почему! Пуля предназначалась мне.

— Я тоже это знаю. — Тахома помолчал, глядя в огонь и вдруг спросил: — Ты уже нашел?

— Что? — не сразу понял Кейн. — Ах да, золото… нашел.

— Зря, Три Шрама, — тихо произнес шаман. — Белый, который хоть взглядом коснулся священного золота, должен умереть.

На это было нечего сказать, и тема была исчерпана. Оставшуюся часть ночи белый и индеец провели, сменяя друг друга, у постели Натали. Как только забрезжил рассвет, Тахома собрался в обратный путь. Он подержал ожерелье, положил на место, долго смотрел на Натали и, наконец, как недавно Кейн, поцеловал ее в лоб.

— Мы уже не увидимся на этом свете. Костер На Снегу. Прощай, богоданная дочь моя, прощай!

Он забрал в горсть рыжие волосы и пропустил их между пальцами, а когда выпрямился, на глазах у него были слезы. Это настолько не походило на его всегдашнюю бесстрастность, что Кейном овладел ледяной страх. Старый шаман попрощался с Натали! Он знал, что она не выживет!

— Нет, Тахома, нет! Ты ошибся! Каждый когда-нибудь ошибается! Я буду о ней заботиться, и она выздоровеет!

Старик молча пошел к двери. Обернувшись, чтобы попрощаться, он нашел взглядом лапу снежного барса на груди у Кейна, а затем поманил Кейна к себе. Когда тот приблизился, он мимолетно коснулся талисмана и отступил, словно прощался и с ним. Не зная, что и думать об этом странном ритуале Кейн нерешительно произнес:

— Спасибо за мазь. Наверняка она очень действенна и излечит Натали.

Неожиданно для него индеец улыбнулся. Не усмехнулся многозначительно, как бывало раньше, а улыбнулся теплой дружеской улыбкой.

— Любовь — вот лучшее лекарство, — сказал он и вышел.

Пока Натали находилась между жизнью и смертью в уединенной хижине на Промонтори-Пойнт, по другую сторону хребта в дорогой отель вошел импозантный, но очень уставшего с дороги джентльмен.

Было пять часов вечера. Дилижанс компании “Уэллс-Фарго-Оверленд” только что высадил своих пассажиров. Эшлин Блэкмор сошел с него измученным и промерзшим буквально до костей. Кутаясь в элегантное серое пальто, то и дело поправляя растрепавшиеся волосы, мечтая лишь о горячей ванне, он тем не менее встряхнулся и расправил плечи, когда переступил порог отеля.

Все взгляды обратились к нему — в точности как и было задумано. Портье расплылся в подобострастной улыбке.

Эшлин величественно приблизился к конторке. За ним, сгибаясь под тяжестью многочисленных чемоданов, следовали два носильщика. Портье учтиво осведомился, как прошла поездка, и граф снизошел до рассказа о неудобствах путешествия дилижансом в зимнее время. Публика с интересом внимала звукам его хорошо поставленного голоса с явными оксфордскими интонациями.

— Временами было даже жутковато, — делился он со слушателями, ставя в указанной графе свою размашистую подпись. — В час отъезда ничто не предвещало приближения бурана! День выдался холодным, но и только. Если б знать, чем это кончится! — Он театрально вскинул руки. — Двадцать восемь часов дороги под ураганным ветром через густой, снегопад! Я выжат как лимон.

Среди собравшихся в вестибюле послышались сочувственные возгласы.

— Не могу выразить, как мне жаль, что путешествие оказалось таким рискованным! — с чувством воскликнул портье. — Однако теперь вы сможете отдохнуть. Нигде вам не предоставят таких удобств, как в нашем отеле. Когда прикажете подать ужин?

— Не беспокоитесь, — сказал Эшлин, понизив голос, который, однако, при этом стал еще более четким. — Я поужинаю в ресторане, с ребятами.

Уточнять не требовалось — и портье, и все остальные отлично знали, о каких “ребятах” идет речь. Так в Денвере называла друг друга мужская часть денверской элиты: известные предприниматели, все те, кто постоянно находился в центре внимания, люди состоятельные и процветающие, круг которых был предметом острой зависти непосвященных. Хью Тейбор, Джон Эванс, Дэйв Моффит и другие — каждое их движение было известно согражданам, за каждым их шагом наблюдало множество глаз. Они были цветом населения Денвера, стремительно разраставшегося центра деловой, политической и культурной жизни Запада. Им перемывали косточки, но перед ними же и раболепствовали.

Упомянутые Эшлином “ребята” были умны, проницательны, интересны, предприимчивы и хорошо воспитаны. Но была у них одна весьма полезная для графа слабость — тяга к аристократии. Любой из них отдал бы все за галерею благородных предков.

В апартаментах Эшлин сунул чаевые мальчишке — коридорному, закрыл за ним дверь и благодушно огляделся. Тяжелые бархатные гардины и кружевные занавески всегда напоминали ему собственный особняк и привычный стиль жизни. Кровать в спальне своими размерами вполне удовлетворяла Эшлина — на ней можно было как следует раскинуться.

Приглушенное освещение и пылающий камин довершали картину уюта и безмятежности.

Однако времени на отдых не оставалось, и Эшлин направился прямо в ванную комнату, где горничная уже приготовила все необходимое. Смыв усталость, он сразу после ванны покинул номер, подгоняемый нетерпением завершить тщательно разработанный план. При мысли о том, что Кейн Ковингтон больше не стоит на дороге, по спине его бежали приятные мурашки.

Четверть часа спустя Эшлин в качестве почетного гостя сидел во главе длинного стола. Перед ним было блюдо устриц, порезанный лимон, поджаренный хлеб, графинчики с оливковым маслом и уксусом. В бокале пенился “Дом Периньон”. Не чувствуя голода от усталости и недосыпа, Эшлин почти не ел, зато жадно пил, зная, что это только усилит его обаяние и остроумие. Видимо, это же помогло еще сохранить на губах беззаботную улыбку, когда Дэйв Моффит сказал очень громко, перекрывая стук вилок, звон бокалов и гул голосов: