Пенелопа Томас - Отчаянная

Хлопнула дверь. В оконных рамах ухоженного кирпичного дома задребезжали стекла. По мокрой, выложенной каменной плиткой дорожке энергично застучала прогулочная трость. Ей вторили быстрые шаги, гулко раздававшиеся по всему двору и доносившиеся за ворота, на улицу, где я стояла.

Здесь, у дома по Виндермиер Корт, 21, я оказалась всего несколько минут назад. Наемный экипаж только что укатил в моросящий дождь и зловонный лондонский туман, оставив меня на краю тротуара. Забыв о небольшом багаже, который извозчик сбросил к моим ногам, я осматривалась вокруг. Дом окружала кирпичная стена с железными воротами, и я стала с любопытством разглядывать через решетку парадную дверь, мощеную дорожку, двор и все, что там находилось.

Высокий молодой мужчина в темном длиннополом пальто и цилиндре шел от парадной двери, которой он только что хлопнул, по дорожке в мою сторону. Широкие поля шляпы и стремительная походка не позволяли мне рассмотреть его лицо. Но исходившие от него волны гнева были хорошо видны. Почти так же хорошо, как столбы черного дыма, валившего из бесконечного множества покрытых сажей лондонских труб.

Мой отец (Господи, успокой его душу) оценил бы это мое впечатление как чистое безрассудство, типичное для женских натур, у которых отсутствие воспитания и твердой направляющей руки восполняется развитием романтических наклонностей. А так как он мог бесконечно долго рассуждать вслух на эту тему, то я научилась еще в юном возрасте держать свои наблюдения при себе. Со временем я научилась даже отделываться от них, хотя так и не избавилась от охватывающих меня иногда приступов романтичности.

Но даже мой консервативный и практичный отец согласился бы сейчас со мной в том, что джентльмен, которого я увидела, находился в скверном расположении духа. Достаточно было посмотреть на его размашистый шаг, на трость, которая посвистывала точно кнут, и на брызги стремительно разлетавшиеся каждый раз, когда его ботинки попадали в дождевую лужу.

Расстояние от парадной двери до ворот было сравнительно небольшим, и я поспешила отойти в сторону, чтобы он не столкнулся со мной. Но не успела сделать это достаточно быстро. Навесы громко и протестующе заскрипели в ответ на грубый рывок джентльмена, затем ворота с лязгом захлопнулись.

Выйдя на улицу, джентльмен сразу же резко повернул налево. И тут заметил меня, стоявшую у него на дороге. Глаза его расширились, и он, словно споткнувшись, внезапно остановился. Мы едва избежали столкновения, нас разделяло всего несколько дюймов. Он буквально навис надо мной: вторая пуговица его пальто почти коснулась кончика моего носа, и я почувствовала его прерывистое дыхание.

Я подняла голову и увидела его решительное лицо с неотразимыми серыми глазами, обрамленными густыми ресницами. Если бы он не смотрел на меня так свирепо, я нашла бы их поразительными. Они располагались под прямыми черными бровями, которые могут принадлежать лишь честному и прямому человеку. Вообще его лицо было приятным и спокойным, даже красивым. Если бы только не его резкие манеры, которые он выказал первой же фразой.

— Боже мой! Неужели еще одна?

— Простите…

— Вы намерены войти в этот дом или нет?

— Не понимаю, какое вы имеете к этому отношение.

— Никакого. Но я презираю шарлатанов и не терплю дураков, у которых крадут их доходы. А также презираю то, с какой охотой они позволяют обворовывать себя.

По всему чувствовалось, его задела холодность моего тона, А меня поразила его неожиданная атака, для которой я не дала повода. А его последние суждения в отношении шарлатанов, дураков и воров вообще показались мне бредом пьяного или сумасшедшего. Надо же мне так влипнуть в этом тихом лондонском районе. Впрочем, запаха алкоголя от него я не уловила. Это уже хорошо. Теперь нужно еще раз внимательно посмотреть на его лицо, может быть, меня ввела в заблуждение привлекательность его черт. Я пристально посмотрела в его глаза. Пожалуй, ничего опасного. Несмотря на скверное настроение и резкие выражения, этот джентльмен все же вызывал некоторое доверие к себе.

Тем временем он с высоты своего роста сердито смотрел на меня. Тут я с ужасом заметила разницу в росте и весе. Он был почти на фут выше моих скромных пяти футов и пяти дюймов. К тому же, я — хрупкая, а он сложен прочно и крепко. Такой мужчина вполне способен собственноручно разделаться с шайкой головорезов. Что для него такая пигалица, как я? Не будь он столь обескуражен моим вызывающим поведением, вполне мог бы предпринять более решительные действия. Я несчастная, беззащитная девушка. В глухом районе, в такую погоду отказаться наедине с подобным мужчиной… Мне сделалось тревожно. Я занервничала и отступила назад. Спина уперлась в кирпичную стену. От охватившего меня приступа страха я заговорила напористым, почти агрессивным тоном.

— В самом деле, сэр. Я не имею ни малейшего понятия о тех людях, которых вы здесь назвали. Будьте добры, идите своею дорогой и оставьте меня в покое.

— Только бы вам это пошло на пользу. Но я не намерен сдаваться без борьбы. Я говорю о миссис Мэдкрофт. Стоя у ее ворот, не будете же вы утверждать, что не знаете ее.

С удивлением услышала я имя своей благодетельницы, произнесенное с неприязнью. Мне захотелось как можно быстрее отправить этого джентльмена своей дорогой. Тем более, что он уже посматривал вдоль улицы туда, где его ожидал экипаж. Темные силуэты коляски и извозчика едва угадывались в тумане.

Но господин все не уходил. Судя по выражению его лица, ему хотелось продолжать разговор. Это совершенно вывело меня из себя. В приступе эмоций, чем-то похожем на бешенство, я вскинула вверх голову и гневно посмотрела на мужчину. Бурлившее во мне негодование выплеснулось жестким вопросом:

— Не понимаю, какое вам до этого дело? Я не считаю себя обязанной принимать какие-либо претензии с вашей стороны и отвечать на ваши вопросы!

— Конечно, дела мне никакого нет. Просто я оказываю вам услугу.

— По вашему поведению об этом никак не догадаешься. Это вы называете услугой?

— Но почему такая дерзость с вашей стороны?

В ожидании ответа или просто потому, что не знал, о чем говорить дальше, он замолчал. И молча рассматривал мое лицо. При этом в его глазах мелькнуло смешанное чувство досады и восхищения. Хотя в отношении восхищения мне могло просто показаться. Вскоре господин спохватился, что пауза уж слишком затянулась и, чтобы как-то прервать ее, задал, кажется, первый пришедший на ум вопрос:

— Ваши родители знают о том, что вы здесь? Мои губы задрожали, от недавнего негодования не осталось и следа. С трудом сдерживая подступившие слезы, я произнесла: «Мои родители, сэр, умерли месяц тому назад, и я не могу точно утверждать, что именно они знают, и что не знают». Господин сразу же понял, что попал впросак, на его лице отразились искренняя растерянность и чувство вины. Он энергично выплеснул наполнявшие его эмоции: «Проклятье! Я мог бы догадаться…»