Кэтрин Сатклифф - Одержимое сердце

Он снова поворошил угли в камине, давая мне время переварить эту новую для меня информацию. Потом сел на место и продолжил:

— Было настоящим подвигом передать пэрство покойного лорда Малхэма кому-то из наследников. Пришлось подписывать горы документов, выслушивать многочисленных свидетелей.

— Свидетелей?

— Конечно. Должно было быть заслушано не менее двадцати свидетелей, чтобы признать факт, не вызывающий ни малейшего сомнения в том, что злополучная жертва этого процесса умственно неполноценна и более не способна вести нормальный образ жизни, а главное, рационально мыслить.

— Но ведь вы говорите, что причина его болезни — трепонема?

— Вне всякого сомнения. Он страдал от этой болезни долгие годы — лихорадка, потеря веса и наконец нервный срыв. Я так понимаю, что в последние дни жизни он был поражен атаксией [8].

— Вот как, — ответила я, совершенно неспособная что-либо добавить. Я хранила мрачное молчание несколько минут, прежде чем заговорила снова: — Вы говорите, что, для того чтобы запереть человека в Сент-Мэри, нужны свидетели? В таком случае, я думаю, что чем больше людей видели жертву болезни в состоянии бреда, тем вероятнее, что он будет помещен в лечебницу? Так, черт побери?

Я схватила свой плащ и рванулась к двери, крикнув на ходу:

— Всего доброго, Брэббс! Доброй ночи!

Я вернулась в Уолтхэмстоу, но не стала заходить в дом. Вместо этого я отправилась по тропинке через сад в обход замерзшего пруда, позади собачьих будок, и, миновав это все, оказалась перед небольшим коттеджем Джима.

Я постучала.

— Я уже сказал, — услышала я грубый голос, — что не видел его светлости, так что проваливайте.

— Джим! — Я постаралась говорить тихо, чтобы не привлекать ненужного внимания. — Это Ариэль! Мне хотелось бы поговорить с вами…

Дверь приотворилась на дюйм или два. Увидев обросшее седой щетиной лицо Джима, глядящее на меня из темной комнаты, я улыбнулась и сказала, не пытаясь хитрить:

— Он, я думаю, здесь. Разрешите мне войти?

— Впусти ее, — послышался из комнаты голос милорда.

Ободренная его словами, я робко вошла. Лорд Малхэм сидел, освещаемый трепетным огоньком свечи, с кружкой какого-то напитка, в котором по запаху я распознала подогретое вино с пряностями. С его плеч свисало тяжелое одеяло.

— Возьми у нее плащ, — обратился он к Джиму. Джим снял с меня плащ и, прежде чем положить его на стул у огня, хорошенько встряхнул.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище, мисс Ариэль, — сказал он.

Я оглядела приятную, но пустоватую комнату. Коттедж был, без сомнения, старым, если судить по остаткам каминной полки в центре комнаты. Но много лет назад домик перестроили и открытый очаг заменили камином с каменной трубой.

— Возможно, мисс Рашдон захочет выпить вина, — сказал Николас.

Джим поспешил выполнить распоряжение хозяина.

Поднеся кружку ко рту, Николас сказал:

— Вы пришли умаслить меня и заставить вернуться домой, мисс Рашдон?

— Нет, сэр.

— Значит, чтобы убедить меня в том, что я сумасшедший.

— Нет.

— Возможно, вам нравится бродить ночью на холоде в легком плаще?

— Сэр, — сказала я, — эта одежда — все, что у меня есть.

— Весьма прискорбно. Мы должны что-то сделать для вас.

— Это означает, что вы хотите прибавить мне жалованье?

— Нет. — Николас помолчал, потом предложил: — Идите сюда и сядьте рядом со мной.

К моему смущению, он пристально смотрел на меня темными прищуренными глазами и хмурился.

— Внезапно вы настроились против меня? Возможно, теперь вы убедились, что я безумец?

— Безумец — слишком сильное слово, милорд. Мне кажется, оно звучит слишком мрачно.

— Ах! А как насчет сумасшедшего, умалишенного, слабоумного, психа, идиота? А?

— Слово «идиот» означает отсутствие умственных способностей. А у вас с этим все в порядке.

— Ну, тогда, может быть, вы назовете меня чудаком, странным человеком.

Кивнув головой, я сказала:

— Да, это, пожалуй, подходит больше. Одарив меня улыбкой, он поднял кружку, салютуя, и сказал:

— В таком случае с этой минуты мы будем считать меня чудаком.

Джим подал мне кружку пряного вина. Я грела пальцы о кружку, держа ее в обеих руках. Но не села рядом с милордом Уиндхэмом. По правде говоря, я не доверяла себе, я боялась сесть так близко к нему. То, что он так внимательно, так оценивающе оглядывал меня, сбивало с толку и действовало мне на нервы.

Должно быть, Джим заметил мои колебания, потому что торопливо взял вилы и грабли со скамеечки рядом со мной и положил их на пол за моей спиной.

— А теперь, мисс, присядьте и согрейтесь как следует. Мне надо кое-что сделать, а, кроме меня, милорду здесь поговорить не с кем. Пока милорд не пришел, я был здесь один-одинешенек.

Николас поднял кружку с вином и продекламировал:

И если праздно на склоне дня

Усядется твой супруг у огня,

Возьмет он шило, грабли и вилы,

Над ними трудится что есть силы,

Над ними колдует и их полирует.

Поставив со стуком свою кружку, Джим присоединился к декламации:

Ярмо и вилы, и грабли готовь,

Не бойся бейлифа,

Пусть смотрит на них,

Пусть бродит рядом,

Не дрогни под взглядом,

Потом на досуге

И вилы, и плуги

Ты будешь держать

И полировать

На склоне дня

В тиши у огня!

— Ха! — воскликнули они в один голос и, откинув назад головы, опорожнили свои кружки.

Я рассмеялась, находя их поведение по-мальчишески озорным.

Отерев губы тыльной стороной руки, Николас оттолкнул свой стул и подошел ко мне.

— О, Джимми, посмотри! «Смех ее как музыка…» Правда, я еще ни разу не слышал… как она смеется… а может быть, и слышал. Не могу вспомнить.

Они снова разразились смехом. И я подумала:

«Боже, теперь их не оторвешь от кружек!» Николас снова опустился на стул, хлопнул себя по колену и сказал:

— Идите сюда, мисс Рашдон, и сядьте рядом. А то вы сидите там, неподвижная и молчаливая, как сфинкс. Неужели вы никогда не видели человека, наслаждающегося выпивкой? Вы это не одобряете?

— Нет, милорд.

— Может быть, вы считаете, что человек моего положения не должен этим злоупотреблять? — с вызовом спросил Николас.

— Вы имеете все права, сэр. И все же вам следовало бы говорить потише, чтобы ваш брат не нашел вас.

Его брови взметнулись вверх.

— Джимми, кажется, в наших рядах появилась дуэнья, чтобы следить за нашей нравственностью.

— В таком случае выпьем за дуэний с зелеными глазами! — ответил верный Джим, и они снова выпили.

Еще раз качнувшись на стуле, Николас устремил на меня взгляд, и, заметив его очевидный интерес к себе, я вспыхнула. Не могу сказать, что мне это было неприятно. О Господи! Вовсе нет! Просто это меня смущало. Я, честно говоря, не привыкла к такому откровенному разглядыванию. Он разглядьшал меня, как гончая лисицу: в глазах его я заметила особый блеск, а зубы его были обнажены в улыбке.