Джейн Фэйзер - Тщеславие

И все же она будет его. Он наставит рога Руперту Уорвику!

Они проехали Вестминстерский мост, и Филипп постучал в крышу:

— Завези меня сначала на Сент-Джеймсскую площадь! Не возражаете, дорогая, если я вас покину? — В заботливой интонации явно чувствовалась издевка.

— Нисколько, Филипп, — кротко ответила Октавия. К его облегчению, она, казалось, несколько пришла в себя. На лице не было следов бурных рыданий и страхов. Напротив, оно стало еще прекраснее: бледное в тени кареты, с глазами, как два золотистых озерца, полных невыплаканных слез.

— Извини, — смущенно оправдывалась она, когда экипаж остановился у дома Уиндхэма. — Не знаю, как еще мне просить прощения… Такие неприятности…

— Не важно, — нетерпеливо перебил ее граф. — Сказать по правде, меня не очень интересуют интимные подробности функционирования женского организма. В следующий раз устройством нашего свидания займусь я. И тогда, мадам, не будет ни срывов, ни отсрочек.

Он выпрыгнул из кареты с таким видом, словно находился рядом с прокаженным.

Октавия вздохнула свободнее. Дорожное приключение, несомненно, только подхлестнуло бы Филиппа, и тогда Октавия оказалась бы в весьма щекотливом положении — хотя бы потому, что в деревне Уайлдкрофт их не ждало уютное любовное гнездышко. Теперь она свободна и первым делом отправится к Бену.

Хозяин таверны должен знать, каков порядок посещения узников в тюрьме и что нужно сделать, чтобы облегчить положение Руперта. Видимо, за все нужно платить — за то, чтобы сняли кандалы, за лекарства. А голова Руперта явно требовала лечения.

На какой-то миг перед глазами возникла картина, увиденная ею в тот день, когда она познакомилась с Рупертом Уорвиком. На перекладине болтаются два тела, черные застывшие фигуры на фоне зари. Октавия тряхнула головой, словно отгоняя видение прочь. Об этом думать нельзя. Сосредоточься на том, как облегчить условия заключения Руперта, а потом — как организовать побег.

Должен же быть какой-нибудь выход. Хотя… еще ни одному человеку не удалось сбежать из Ньюгейтской тюрьмы — Октавия это знала. А нельзя ли свободу Руперта купить? Охранники — люди обычно продажные. Деньги же у них есть.

Наконец карета остановилась у дома на Довер-стрит. Филипп, конечно, не заплатил извозчику, что было недостойно джентльмена. Девушка бросила кучеру соверен и побежала к дверям.

— Гриффин, прикажи оседлать мою лошадь! Сегодня я дома не обедаю!

Дворецкий уже знал, что Руперт на несколько дней уехал из Лондона, поэтому причину отсутствия мужа Октавии объяснять не пришлось. Ни слугам, ни кому-либо другому. Но лишь до тех пор, пока это отсутствие не будет выглядеть странным.

Не надо думать об этом!

Десять минут спустя Октавия уже была на дороге, ведущей к Вестминстерскому мосту. Жаль, что сейчас под ней не Питер. Что станется с конем в Ньюгейте? Смогут ли они с Беном увести его из тюрьмы? К будущему Руперта это совсем не относилось, но отвлекало Октавию от мрачных мыслей.

Кобыла старалась изо всех сил, но до Питера ей было далеко. Пробило уже шесть, когда Октавия добралась наконец до «Королевского дуба».

Долговязый Фредди не вышел при ее появлении. Она спешилась без посторонней помощи и вошла в таверну.

— Бен! Бесси!

Руперт как-то сказал, что эти два человека — его друзья и, если понадобится, станут и ее друзьями. Поэтому, когда из кухни с как всегда недовольным лицом и с половником в руке появилась Бесси, Октавия просто сказала:

— Ника схватили. Где Бен?

Скуластое лицо кухарки дрогнуло, и Октавии показалось, что женщина вот-вот заплачет. Но Бесси лишь отрывисто сказала:

— В домике. Поджидает Ника. Заходи, расскажи, что случилось. За Беном я отправлю Табиту.

— Нет, поеду сама. Только скажи, как мне найти дорогу. Моя лошадь на улице.

— Где Ник?

— В Ньюгейте. Как мне найти Бена? На Бесси подействовала спокойная настойчивость Октавии. Кухарка коротко кивнула и вышла на улицу.

— Поезжай до конца по этой дороге, потом по тропинке через поля. Когда переберешься через ручей, держи правее. За живой изгородью увидишь поле. Опять поверни направо, и прямо перед тобой будет домик.

— Я его узнаю, — проронила Октавия. — Хотя приезжала туда в темноте.

— Возвращайтесь сюда. За Беном нужен глаз да глаз. Да и за тобой тоже.

Слова кухарки прозвучали грубовато, но Октавия научилась пропускать грубости мимо ушей и слышать только то, что было ей необходимо. Она вскочила на лошадь и в сгущающихся сумерках отправилась туда, куда указала ей Бесси. К домику она подъехала, когда на небе зажигались первые звезды. Строение выглядело пустым, двери и окна были плотно закрыты.

По каменным плитам процокали подковы мужских сапог, и дверь открылась.

— Где Ник?

— В Ньюгейте.

— Так и знал! — пробормотал хозяин таверны. — Знал, что не мог он так задержаться без причины.

— Бесси велела возвращаться в «Королевский дуб». Ты сможешь ехать позади меня?

— Да. — Бен неуклюже устроился позади седла. — Расскажите, что случилось. Я ему говорил, нельзя решать на дороге личные дела.

"Он поступил так из-за меня. Потому что я не смогла выполнить свою часть соглашения».

Но вслух Октавия этого не сказала. Спокойно, как только могла, она рассказала о том, что случилось.

— Его поджидали, Бен. Сыщики обмолвились, что им донесли, где можно встретить Лорда Ника.

Хозяин таверны чертыхнулся:

— Разрази меня гром, ведь это я ему говорил, что за ним никто не шпионит. Ну погоди, Моррис. Подвешу за ноги, и пусть висит, пока не расскажет правды.

— Не теперь. Сейчас у нас много других забот.

Бен кивнул:

— Нужны деньги, чтобы добиться для Ника послаблений и все такое прочее. Потом надо найти адвоката.

— Адвоката?! — воскликнула Октавия. — Адвокат не спасет его от петли. Ника поймали с поличным. Из Ньюгейта его придется вытаскивать нам.

— Это правда, — снова согласился хозяин таверны, но на этот раз его голос прозвучал намного тише и не так уверенно.

— Только не говори мне, что это невозможно, — рассердилась Октавия. — Не говори мне этого, Бен! Рука успокаивающе погладила ее по спине. — Посмотрим, мисс, что удастся сделать.

При каждом шаге, дававшемся Руперту с неимоверным трудом, звенели кандалы. Его глаза еще не вполне привыкли к темноте, но он слышал такое же лязганье рядом — это стонало железо в такт движениям его товарищей по несчастью, заключенных в подземелье глубоко под улицами Лондона.

Холод пронизывал до костей, и когда рука Руперта натыкалась на стену, он чувствовал толстый слой отвратительной липкой грязи, которой был покрыт камень. Он решил пройти вдоль стены, хотя все тело невероятно ломило, а в голове звучал настоящий оркестр. Тюремщики не думали проявлять к нему милосердие, а наоборот — прежде чем бросить в подземелье, не отказали себе в удовольствии хорошенько отделать его еще раз.