Джейн Фэйзер - Алмазный башмачок

Лица девочек приняли удрученное выражение, но было уже поздно.

— Ступайте к мачехе, — велел он им. — Вы мешаете мне играть.

Они растерянно присели в реверансе и поспешили прочь, успев, впрочем, взять по дороге по кусочку земляничного торта с подноса, протянутого им слугой.

— Какие чудные детишки, — произнесла вдовая герцогиня. — И так похожи на свою мать. Совершенно те же глаза.

Слегка развернувшись, она сказала, адресуясь к сидящему спиной Михаэлю:

— Я только что говорила, князь… Ваши дети… они так милы… и точная копия их матери, да покоится она в мире, — набожно прибавила герцогиня, осеняя себя крестным знамением.

Михаэль бросил взгляд через плечо. Глаза его ничего не выражали.

— Сколь приятно слышать это от вас, мадам.

С этими словами он повернулся к своим партнерам по игре.

Михаэль взял бокал бургундского с подноса у проходившего мимо лакея и медленно осушил его. Это был четвертый бокал, выпитый им в течение часа, но, несмотря на уверения медика, вино не придало ему силы после перенесенного утром кровопускания. Он по-прежнему ощущал себя слабым, а руки все время мелко дрожали.

— Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, милорд, — услышал он голос жены, стоявшей сбоку от него.

Дурнота и слабость волной накатились на него, и он схватился за спинку кресла, чтобы не упасть.

— Вам явно нездоровится, милорд. Возможно, вам следует отдохнуть, — снова заговорила Корделия, которую нимало не обеспокоило бы, окажись он даже на смертном одре.

Ясно было одно — в таком состоянии он скорее всего не сможет прийти к ней нынешней ночью. Эта мысль приводила ее в восторг.

Но вот он посмотрел на нее, и уже привычная дурнота и дрожь снова охватили ее. Он ненавидел ее. Злоба в его взгляде была куда сильнее того, что ей приходилось когда-либо видеть до этого вечера. Взор его, казалось, проникал до самых дальних уголков ее души.

— Я отдохну, мадам, кот да сочту нужным, — ответил он. — И когда сочту это необходимым, приду к вам. Ожидайте меня сегодня.

Корделия отвернулась, не в силах вынести тяжести этих глаз. Всего минуту назад ей казалось, что он сегодня ночью не сможет издеваться над ней, но теперь она уже сомневалась в этом.

Губы Михаэля изогнулись в подобии улыбки. Он обошел кресло, не выпуская его спинки из рук, и тяжело опустился в него. Паспорта. Девочка болтала с Лео что-то там о паспортах. Якобы как о подарке, обещанном дядей.

Лео Бомонт сопровождал жену Михаэля всю долгую дорогу от Вены. Двадцать три дня в его обществе. Более чем достаточно для того, чтобы между ними что-то возникло.

Неужели она поделилась с ним всеми тайнами своего брака?

Конечно, она вполне могла доверить их любовнику. А пылкий любовник тут же стал бы придумывать, как увезти ее.

Жирные черви подозрения зашевелились в голове Михаэля сразу же, как он услышал вопрос, заданный дочерью сегодняшним вечером. Эльвира была обманщицей. Эльвира была неверна ему. Почему же ее брат должен отличаться от нее? Михаэль никогда не испытывал приязни к брату Эльвиры. Он порой пользовался его услугами, но никогда до конца не доверял ему. И особенно после смерти Эльвиры. В нем было какое-то лукавство. Особенно же странной Михаэлю казалась его упрямая забота о близнецах. Ну какой же взрослый человек без серьезных причин будет проявлять такое внимание к существам, которые никак не могут отплатить ему?

Однажды зародившиеся в нем подозрения росли и крепли, как это было и в истории с Эльвирой, и всего за несколько часов переросли в логически обоснованную убежденность.

Лео планировал похитить детей своей сестры и намеревался сбежать вместе с его женой. Михаэль твердо знал, что не ошибся в своих подозрениях, как и всегда, доверяясь внутреннему голосу. Он обладал обостренным чутьем, когда какая-то преграда вставала у него на пути или что-то угрожало его убеждениям, его гордости, самому его существованию. И еще маленьким ребенком он знал, как устранить эту преграду. Он всегда был прав, действуя инстинктивно.

На могиле своей матери Михаэль был готов поклясться, что жена его была девственницей, когда он познал ее на брачном ложе. Но если с тех пор она была ему неверна, то теперь могла носить в себе ребенка от Лео Бомонта. Дети Эльвиры совершенно не были похожи на законного отца, но лишь после их рождения он стал подозревать супругу в неверности. Но теперь уж он не даст свое имя еще одному чужому ребенку. Ему нужен наследник, в происхождении которого он не будет ни на йоту сомневаться.

Сегодня вечером он начнет действовать, а потом решит, что делать с братцем Эльвиры. Он закрыл глаза — голова его раскалывалась. Откинувшись на спинку кресла, он попробовал отвлечься, но мучительное видение белоснежного тела Корделии, переплетенного с жилистым телом Лео Бомонта, не выходило из головы. Это видение переполняло ревнивца, наливая его душу таким страшным гневом, что он почувствовал позывы рвоты и сжал пальцами ручки кресла.

— Князь, вы выглядите нездоровым.

Михаэль открыл глаза. Один из королевских конюших смотрел на него с деланно заботливым, но в то же время и недовольным выражением налицо.

— Его величество обратил внимание, — объяснил конюший.

Для Михаэля этого намека было вполне достаточно, остальное он понял без слов: ему не следует омрачать королевский взор видом хилого и разваливающегося тела.

Михаэль поднялся с кресла, не в состоянии скрыть, каких усилий это ему стоило.

— Мне кажется, я несколько устал, — сказал он. — Передайте его величеству, что я прошу извинить меня.

С этими словами он направился к выходу из салона, с большим трудом передвигая ноги.

Неужели его обманщица жена навела на него порчу? Он никак не мог избавиться от этой мысли. Хотя скорее всего это проделки наперсницы Корделии — Матильды. Он с первого же взгляда распознал в ней ведьму, и, возможно, она сглазила его потому, что была им изгнана.

Пошатываясь, он вошел в свои апартаменты, вызвал звонком Бриона, велел принести коньяк и закрылся в гардеробной. До возвращения жены он должен кое-что приготовить.

Лео, нахмурясь, смотрел за тем, как Михаэль покидал салон. Ему явно нездоровилось, и Лео поймал себя на том, что проклинает снадобье Матильды. Ведь именно из-за этого снадобья он не мог приступить к выполнению своего плана.

Плана, который можно было осуществить только тогда, когда Михаэль снова будет в полном здравии.

Мог ли Михаэль слышать лепет Амелии насчет паспорта? Хотя девочка говорила очень тихо, полной уверенности у него не было. Было бы жесточайшей иронией судьбы, если бы человек, никогда не обращавший ни малейшего внимания на своих дочерей, услышал именно те слова, которые ему не надо было слышать. Но если он все же услышал их…