Джейн Фэйзер - Безжалостное обольщение

Словно в подтверждение этому он сказал:

— Значит, бороться вы не собираетесь. Интересно, могу ли я заставить вас это сделать? Думаю, мне доставило бы удовольствие усмирить вас, мадемуазель Женевьева, вы ведь так похожи на своего отца. — Глядя девушке прямо в глаза, он мучительно медленно склонился над ней и наконец уверенно припал губами к ее рту.

Незнакомая дрожь пронзила все ее тело, и Женевьева неожиданно приникла к нему, словно испугавшись удара молнии. Губы ее невольно раскрылись, пропустив глубоко внутрь его властный язык. От собственной беспомощности глаза ее наполнились слезами. Она не могла себя защитить. А Делакруа держал ее в объятиях и изучал с обескураживающей откровенностью, какой эта девочка, несмотря на всю свою беззаботность, воинственную браваду и нежелание подчиняться условностям, даже представить себе не могла.

Потом произошло нечто, что привело ее в состояние полного изнеможения: к великому удивлению Женевьевы, по всему телу стало медленно разливаться приятное тепло, она расслабилась. Ее плотно зажмуренные глаза открылись и в изумлении встретились с таким же удивленным взглядом бирюзовых глаз. Рука, обвивавшая талию, ослабила хватку — теперь это были уже не клещи, а ласковое, но твердое прикосновение. Его оказавшиеся на удивление сладкими губы, словно играя, переместились к уголку ее рта.

Оторвавшись наконец, Доминик еще с минуту прижимал к себе Женевьеву, глядя сверху вниз на ее доверчивые губы, отяжелевшие веки, разрумянившееся личико. В эту минуту в его взгляде еще теплилась нежность, но уже в следующий момент выражение лица стало непроницаемым, и он отпустил ее.

— Кажется, я недооценил свое искусство убеждения, — протяжно произнес он. — Покорять никого не пришлось, не так ли? Похоже, вы прекрасно обеспечены «необходимыми средствами», мадемуазель Женевьева.

Кровь отхлынула от ее лица, глаза от унижения потемнели, оскорбительные слова, словно лезвие ножа, врезались ей прямо в сердце. Застонав, Женевьева затравленно отвернулась, подыскивая нужные слова. Но единственные пришедшие на ум сложились в вопрос:

— Зачем? Чего вы хотели этим добиться?

— Почему вы решили, что мне от вас что-то нужно? — Доминик беззаботно пожал плечами, закурил сигару и, сощурившись, сквозь струйку дыма стал наблюдать за ней.

— Это как-то связано с моим отцом, — догадалась Женевьева, вспомнив странные слова о том, что каперу приятно покорить ее, поскольку она похожа на своего отца. — Вы хотите отомстить моему отцу, унизив его дочь?

— Вы льстите себе, моя дорогая. — Делакруа нервно рассмеялся. — Если бы я захотел отомстить вашему отцу, я бы прибег к оружию, более опасному, чем слабость его дочери.

А ведь девчонка права! Он собирался воспользоваться Элизиной глупостью, сыграть на ее тщеславии, чтобы добиться уступчивости от Виктора. Но после утренней беседы с ним капитуляция Латур-младшей, пожалуй, доставила бы каперу большее удовольствие. Он не причинил бы девушке вреда. Это лишнее. Женевьева, конечно, получила бы хороший урок, но он вернул бы ее отцу нетронутой. Это было бы даже интереснее, чем флирт с чужой невестой. Однако циничного капера хрупкая невинность нисколько не трогала.

Теперь он предпочитал опытных женщин, знавших, как доставить удовольствие мужчине. Посвящение непосвященных казалось Доминику делом скучным, а насилие — бессмысленным. Но его план был выстроен относительно старшей дочери Латура — натуры слабой и тщеславной, которой легко манипулировать, как Николасом. Искушенному каперу вовсе не нужен был этот младший побег латуровского рода, чья способность прорастать там, где это меньше всего требуется, вызывала лишь досаду. Пока. И Доминик решил, что, в сущности, это его гражданский долг, равно как и необходимость, диктуемая собственными интересами, — отучить девчонку от вредной привычки влезать в чужие дела.

Но был какой-то момент, в который он чуть не забыл об этом, — когда ее тело сделалось податливым и послушным в его руках. Доминик круто повернулся на каблуках и распахнул дверь во двор:

— На сегодня хватит, мадемуазель Женевьева. Можете вернуться к сестре. Если последние несколько минут не доставили вам удовольствия, то запомните, что, встань вы на моем пути еще хоть раз, последует нечто такое, по сравнению с чем сегодняшний урок покажется вам веселым праздником в последний день карнавала.

Женевьева сама не знала, как ей удалось выйти вслед за ним с гордо поднятой головой, несмотря на то что она сгорала от жгучего стыда. Вся сцена заняла на самом деле не более пяти минут, но Женевьева очень удивилась, увидев сестру по-прежнему стоящей у длинного стола, на котором служитель отрезал от рулона кусок кремового атласа. Будто и не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Элиза взглянула на сестру, и Женевьева увидела в ее великолепных голубых глазах плохо скрываемое недовольство. Было нетрудно догадаться о его причине. Сестренка только что имела свидание наедине с Домиником Делакруа, о чем Элиза так давно мечтает!.. По ее мнению, это был еще один пример того, как ловко младшая сестра умеет все обернуть в свою пользу. Элиза и не догадывалась, что та предпочла бы наступить на змеиное гнездо, чем оказаться на месте сестры в ее флирте с хладнокровным и безжалостным Домиником Делакруа. Затем она заметила бледность Женевьевы, ее неподвижный взгляд, напряженную походку и тревожно взглянула на шагавшего позади нее Доминика.

Его лицо было абсолютно бесстрастным, глаза ничего не выражали. Подойдя к Элизе, он сказал:

— Извините, мадемуазель Латур, но меня ждут неотложные дела. Пожалуйста, чувствуйте себя совершенно свободно — Маркус выполнит все ваши пожелания. — Доминик учтиво (и только!) поднес ее руку к губам.

Элизе хотелось бы видеть в этом жесте знак особого расположения, но при всей своей готовности к самообману она не заметила ничего, кроме вежливости, ничего, предназначенного лично ей. Единственным утешением могло служить то, что, покидая двор, капер лишь мимоходом взглянул на Женевьеву, словно на пустое место.

— Пошли домой, Элиза, — сказала сестра низким голосом, всегда свидетельствовавшим у нее об усталости. — У тебя здесь больше нет никаких дел.

— Да, благодаря твоему вмешательству, — прошипела Элиза. — Ну почему ты всегда появляешься некстати! Наверное, просто завидуешь, что тебе не оказывают такого внимания, как мне. — И обернулась к Маркусу, чтобы сообщить адрес, по которому следовало отправить ткани.

Обвинение настолько не соответствовало действительности, что Женевьева чуть не рассмеялась. Если бы Элизе оказали такое внимание, она бы уже билась в истерике. Услышав распоряжения, которые сестра давала слуге, Женевьева не поверила своим ушам: неужели сестра скомпрометирует себя еще больше, приняв дары капера? Впрочем, она ведь не знала ничего, кроме того что Делакруа ухаживает за ней, и, играя в этот галантный флирт, не видела разницы между подарками в виде букетика фиалок и дорогими тканями.