Патриция Кемден - Золотой плен

– Да какая разница?! – истерично взвизгнула Лиз. – Не все ли равно, какова цена? – И быстро пошла к двери.

Катье бросилась за ней.

– Лиз! Ради Бога, я...

Но та уже распахнула дверь, вышла и захлопнула ее перед носом сестры.

Катье прислонилась к двери и вздохнула. Наконец-то! Этого она ждала, на это надеялась, за это боролась... Беке т ?

Нельзя связываться с Эль-Мюзиром! – звенел у нее в ушах гневный голос. Он уничтожит и тебя , и твоего сына.

Она зажала рот ладонью. Боже милостивый! Еще минуту назад расставание с ним не казалось таким неотвратимым. Он возненавидит ее, будет презирать за слабость.

Что ж, значит, так тому и быть.

– Прости, Бекет. У меня нет другого выхода.

– Мадам! – Сесиль постучала в дверь для прислуги, приоткрыла ее и вошла. – Мадам, Его Высочество просил передать, что вас ждут в зеленой гостиной. Вы будете играть в пикет с герцогиней де Шамборе.

Катье выпрямилась.

– Спасибо. Я сейчас. Сесиль исчезла.

Часы... то, что от них осталось... все еще в сундуке, в комнате Петера. Надо забрать их оттуда и быть готовой к встрече с Эль-Мюзиром. Катье взглянула в окно. До вечера далеко, но тучи совсем затянули небо, кажется, что уже сумерки. Не стоит без надобности сердить Клода, лучше она сходит за часами потом, ближе к ночи. И Катье направилась в зеленую гостиную.

Музыка, доносившаяся сверху, и приглушенные смешки, сопровождающие ее появление, нагнетали тревогу. Стараясь не замечать их, она прошла меж игорных столиков.

Душно. Все свечи зажжены, их пламя отражается в окнах замка загадочным сиянием.

Клод походя кивнул ей.

Лакей подвел ее к столику герцогини де Шамборе. По левую руку от старухи восседал чопорный вельможа по имени Жорж. Посредине столика лежала колода карт. Катье поклонилась и села.

– Сдавайте, милочка, – распорядилась герцогиня. Игра началась.

– Вон он! – Герцогиня махнула веером карт на кого-то позади Катье. – Не правда ли, милочка, это ваш англичанин?

Карты дрогнули в ее руке. Она невольно оглянулась на мужчину, стоящего под изображением трех граций. Он оживленно болтал с дамой, удивительно напоминающей одну из нагих красавиц.

Человек поклонился герцогине и Катье, взмахнув локонами длинного темного парика. На лице его спутницы мелькнуло раздражение. Катье снова уставилась в карты.

– Во-первых, он не мой, тетя Амелия. А во-вторых, это не он.

Франт пожал плечами, когда Катье не ответила на его поклон. А герцогиня, рассмеявшись, вернулась к игре.

У Катье кружилась голова. Духота в комнате все больше действовала на нервы.

И вдруг над ней наклонился Бекет, вырвал карты и перевернул их на столе.

– Боюсь, герцогиня, продолжать игру нет смысла. Старуха нахмурилась, открыла рот, чтобы ответить, но, видимо, передумала и ткнула Жоржа палкой в колено.

– Вдова Филиппа уходит. Играйте вместо нее.

– Но вы же видели карты! – запротестовал тот.

– Да, потому и велю вам продолжать.

Бекет за локоть вытащил Катье из-за стола. Он был одет в темно-вишневый бархат, расшитый золотом. Ей все еще было странно видеть Бекета в одежде придворного. Она привыкла к алому мундиру.

– Лорд Торн... – начала она.

– Прошу вас, мадам. – Он подвел ее к трем грациям. Дамы и кавалеры кланялись им, отвлекаясь от игры.

– Что ты задумал? – прошептала Катье. – Один раз ты меня уже скомпрометировал, когда ушел с бала сразу за мной.

Он молча смотрел на нее. В этом уголке гостиной они были одни, гомон голосов доносился словно бы издалека. А грации на полотне смеялись над ней и все быстрее кружились в танце.

– Что сказала сестра?

Катье быстро подняла на него глаза. Неужели ему известно, что Эль-Мюзир здесь и хочет ее видеть? Откуда он мог узнать так скоро?

– Эти грации очень красивы, – выдавила она из себя.

– Не в моем вкусе.

– Отчего? Какая дивная кожа – точно из слоновой кости...

– Я предпочитаю алебастровую, – пробормотал он. – В лунном свете.

Она вспыхнула и опустила глаза. Почему, даже когда он не дотрагивается до нее, она чувствует тепло его рук?

– В комнате твоей сестры... – он оглянулся вокруг, – следы недавнего визита.

– Приятная м-музыка, верно?

– Мне доводилось слышать звуки в тысячу раз приятнее.

Он умеет ласкать не только руками, но и голосом. Румянец на ее щеках вспыхнул еще ярче.

Бекет приподнял пальцем ее подбородок, но туг же отвел руку.

– Я жду ответа.

Мимолетное прикосновение жгло кожу. Катье вся сжалась.

– Я не знаю, где он. Лиз не сказала...

– Думаю, что сказала. – В его тоне звучало недоверие. – Это ты не хочешь мне говорить.

– Бекет... – Ее вмиг овеяло холодом, и она устремила взгляд к окну, думая, что за ним уже разыгрался ураган. Но ураган был здесь, под боком.

– Как хочешь, – отрезал он. – Я все равно тебе не позволю.

Она облизнула губы, не отрывая взгляда от окна.

– Бекет, скажи, что ты испытываешь после битвы? – спросила она шепотом. – Глядя на свое отражение, ты видишь перед собой другого человека, не того, каким был утром? Оплакиваешь потери или радуешься тому, что остался жить? – Она медленно подняла на него глаза. – А все последующие дни или недели не кажутся тебе бледными, бесцветными? Скучные сны наяву, озаренные тусклым сиянием свечей, наполненные фальшивым смехом и чужими лицами, а настоящая жизнь осталась на поле битвы, и воспоминания – это все, что есть в тебе живого.

– Я могу задать тот же вопрос Бекет посмотрел на нее пристальным, жестким взглядом. – О чем тебе говорит твое собственное отражение? И какие потери ты оплакиваешь – прошлые или будущие? – Он поклонился, перед тем как уйти. – Что до воспоминаний – это тебе предстоит выяснить самой. И очень скоро.

Катье сидела перед незажженным камином, сжимая в кулаке Карла Великого. Зеленый лиф ее шелкового платья был весь закапан слезами, которых она не вытирала.

Наконец она поставила на место шахматного короля. Ветер стучал в темные окна. Пора. Дольше оттягивать нельзя. Она встала, неловкими пальцами отвязала от платья шлейф, бросила его на спинку стула. Потом сорвала с головы оборчатый чепчик.

Бесшумно ступая по мраморному полу, она проникла в старое крыло и добралась до покоев Петера. В замке царили тьма и безмолвие, лишь изредка одинокая свеча разгоняла мрак.

Часть замка, где находились детские, резко отличалась от парадной: голые каменные стены, ни позолоченных херувимов, ни дорогих гобеленов с обнаженными нимфами, подвал ее замка в Сен-Бенуа и то уютнее!

Да, не много же значат для Клода дети. Недозрелые плоды – не более. Так пусть хранятся в подвале до поры до времени.

Она свернула за угол и чуть замедлила шаг. В канделябре ярко горят семь свечей, и двое лакеев изрядного роста – те самые, которых она видела утром, – стоят у дверей, безмолвные и грозные в своих мешковатых ливреях. Отчего Клод вздумал охранять Петера?