Карен Рэнни - Его единственная любовь

Дыхание Джералда становилось все более хриплым, и в комнату внесли еще несколько горшочков с камфарой и поставили ему на грудь горчичный пластырь. Но он сорвал его, пожаловавшись на жжение. Болезнь навалилась на него внезапно и так стремительно, что Патриция не успела подготовиться к такому печальному исходу.

– Тебе надо поспать, любовь моя. – Она встала и запечатлела поцелуй у него на лбу. Лоб был влажным и холодным, словно кризис миновал. Взяв со стола салфетку, она нежно отерла его лицо. – Когда ты отдохнешь, я позову Дэвида.

Джералд открыл глаза и медленно повернул голову. Его улыбка была слабой и легкой, как тень. Патриция нежно приложила ладонь к его щеке. По восковому цвету лица она могла судить, что времени осталось мало.

– Отдохни, Джералд, – сказала она нежно.

– Алек, – прошептал он. Это имя прозвучало тихо, как вздох.

– Я послала бы ему весточку, Джералд, но не знаю куда. Он слабо покачал головой.

– Поздно, – прохрипел он, и попытка заговорить отняла у него последние силы. – Скажи ему...

– ...что ты его любишь, – перебила она. – Что ты всегда гордился им.

Он слабо кивнул.

Чуть позже он заговорил снова. Она низко склонилась над ним, чтобы услышать.

– Скажи ему, чтобы позаботился о Дэвиде, – прошептал он.

Она кивнула и прижала пальцы к его холодным губам.

– Я все сделаю, – сказала она, стараясь успокоить мужа.

Алек вовсе не обязан заботиться о своем единокровном брате. Единственным наследником состояния Шербурнов был старший сын, Алек. Что же касается второго сына, то по законам Англии он должен сам пробиваться в жизни.

Патриция снова бросила взгляд на портрет. Даже теперь она не могла возненавидеть изображенную на нем женщину, но завидовала ей.

Мойра Макрей Лэндерс была красавицей, и ее синие глаза светились живостью и страстью. Художник запечатлел ее сидящей на зеленой траве в сапфирово-синем костюме для верховой езды. Ее рука покоилась на плече сына, и карие глаза Алека сияли от счастья.

Патриция склонила голову к мужу. Уже было ясно, что он не выживет, и теперь она молилась не о его выздоровлении, а только о том, чтобы он не страдал от боли. Его губы посинели, под глазами обозначились темные круги. За последнюю неделю прежний красавец Джералд превратился в старика. Она погладила его по руке и прижалась к ней щекой.

– Мойра. – Внезапно он приподнялся на подушках, и его голос звучал радостно. Он смотрел в изножье кровати, затененное драпировками, и на лице его играла ослепительная улыбка. Дрожа, он протянул вперед руку. Потом вздохнул тяжко и глубоко и снова упал на подушки.

Прошла минута, прежде чем до сознания Патриции дошло, что муж умер, не простившись с ней, не сказав ей ни слова. На нее нахлынула глубокая печаль, и грудь словно сжало тисками.

Она медленно потянулась к усопшему и закрыла ему глаза. И только тогда позволила себе закрыть лицо руками и отдаться давно сдерживаемым слезам.

Как опытный командир, Алек умел судить а характере человека и составлять мнение о своих подчиненных быстро и точно. В случае с майором Мэтью Седжуиком его неблагоприятное мнение со временем не изменилось.

Майор предпочитал помалкивать, смотрел на своего командира с вызовом и дерзко отвечал на вопросы, а в остальное время был угрюм и мрачен. Алек не привык к такой агрессивности и враждебности, поэтому Седжуик был для него крепким орешком.

Вероятно, майор глубоко уязвлен тем, что его обошли и лишили возможности командовать. За последний год он сделал много для строительства и укрепления форта Уильям, используя не востребованных в бою солдат, но все старания не способствовали его продвижению по службе в шотландской кампании, которая все больше и больше приобретала политический характер. Не желая мириться с ситуацией, он предпочитал копить свои обиды и лелеять раздражение.

Но при этом майор посмел ударить женщину – вполне достаточно, чтобы понять особенности его нрава.

Отбросив свои личные чувства, Алек сосредоточился на проверке состояния казарм.

В крупных гарнизонах считалось нормальным, если на сотню солдат приходилась одна женщина. Предпочтение отдавалось особам, уже побывавшим в переделках и привыкшим к суровым условиям солдатского быта, включая и то, что жене приходилось делить узкую походную койку со своим мужем в помещении, где обитало еще не менее восьми человек.

Каждая комната могла похвастаться камином, который использовался для обогрева и для приготовления пищи. Чтобы подольше сохранить аромат еды, обитатели комнаты держали на огне еду, пока она не подгорит.

Алек заглянул в сундуки, стоявшие в изножье кроватей. Там на дне лежали белые гетры, прикрытые жилетом и поясной сумкой. Добавочное одеяло, пара полотенец и простынь были необходимы солдату. Прочее личное имущество занимало немного места на самом дне сундука.

Через несколько минут Алек вышел из комнаты. За ним следовали Седжуик и Харрисон. Вздох облегчения, вырвавшийся у обитателей комнаты, оказался преждевременным. Солдаты форта Уильям еще не знали, что с нынешнего утра их обязанности полностью изменятся.

Алек уже проинспектировал склады боеприпасов и провианта, а также проверил соблюдение устава. Как он и подозревал, форт Уильям не особенно отличался от других английских укреплений. Он был построен с таким расчетом, чтобы при необходимости держать осаду, и мог похвастаться собственной пивоварней и пекарней. Но Алеку еще не приходилось видеть конюшен, где число коров и свиней намного превышало бы количество лошадей. Слившиеся воедино хрюканье, фырканье, мычание и ржание почти заглушали человеческую речь.

Он уставился на стойла. Должно быть, таланты Седжуика не простирались дальше умения заставить животных спариться. В стойлах было так же грязно, как в солдатских казармах.

– Нам приходится забивать животных на мясо, сэр. И отдавать зерно, – ворчливо пояснил Седжуик.

Он мог бы воздержаться от пояснений. Изможденные лица и исхудавшие тела обитателей деревни свидетельствовали о том, что им грозит голодная смерть. И такую картину Алек наблюдал по всей Шотландии. Приказы Камберленда были суровыми: он требовал неукоснительного наказания для повстанцев, особенно для усмиренных горцев.

Алек был рад, что выбрал местом своего обитания Гилмур. Вонь от немытых человеческих тел, хлевов и конюшен осталась позади, едва они вышли из казарм и удалились от стойл.

– Людей избавили от вшей? – спросил он.

Все солдаты под его началом были обязаны соблюдать правила личной гигиены, содержать в чистоте свое тело и одежду. Люди, которых он видел во дворе форта и в казармах, не показались ему ни чистоплотными, ни дисциплинированными.