Хизер Кэлмен - Поверь и полюби

…Пока личная служанка маркизы размышляла на эту тему, павлины скрылись за ближайшей клумбой и освободили дорогу. Софи хотела пойти дальше и чуть приподняла полы своего длинного платья, но неожиданно стала разглядывать их бордово-голубой рисунок.

Одной из положительных сторон ее нового положения в доме стала возможность прилично одеваться, хотя в семействе Бересфордов горничные носили форму, в которой ей надлежало, в частности, прислуживать за столом. Софи добросовестно выполняла эти обязанности, прислуживая с одинаковым вниманием каждому из членов семьи. Она чувствовала себя при этом совершенно спокойной и даже в какой-то степени независимой. Единственным из Бересфордов, чье присутствие выбивало ее из колеи, но которого Софи хотелось видеть чаще других, был…

Линдхерст.

Софи оценила учтивое долготерпение, с которым Николас выносил присутствие мисс Мэйхью и ее дикие выходки, ее тронуло участие лорда в утешении Фэнси, простой служанки. Софи стала иначе относиться к лорду Линдхерсту; она поняла, что у нее возникло к нему чувство, напоминающее невинную влюбленность юной гимназистки в своего учителя. Наверное, это произошло потому, что человек, которого она видела в воскресенье у церкви, не имел ничего общего с холодным, чванливым аристократом, каким она привыкла лицезреть Николаса в светских салонах. Действительно, если бы Софи не знала, что перед ней лорд Линдхерст, то свободно могла бы принять его за кого-то другого, абсолютно ей незнакомого…

Другого… Незнакомого… Загадочного… Очень красивого…

Линдхерст? Очень красивый?

Подумав об этом, Софи улыбнулась и недоверчиво покачала головой… Потом прошла еще несколько шагов и остановилась около небольшого мостика через тихо журчавший ручей. И снова задумалась. Все о том же…

Да уж! Чего угодно, а уж восхищения лордом Линдхерстом она от себя никак не ожидала! Хотя, наблюдая за Николасом, когда он утешал Фэнси и вытирал платком слезы на ее лице, Софи впервые за все время их знакомства не обратила внимания на злосчастный шрам на щеке лорда. Более того, лицо Линдхерста показалось ей интересным и даже… красивым.

Правда, это была не та красота, которой гордились Юлиан и Квентин, черты лица у которых были классическими, волосы – густыми, а губы – тонкими и изящными. Но у них не было улыбки, которая порой озаряла лицо Николаса, в их глазах не светился столь глубокий ум. Что же касается прочих деталей внешности лорда, то, что и говорить, Николас с Квентином во многом похожи… Хотя…

…Хотя челюсти Линдхерста выглядели квадратными, скулы четче выделялись на лице, а кончик носа был чуть крючковатым в отличие от Квентина. Но главное – губы. Глядя на них, Софи не могла сдерживать восхищения. Чувственные, чуть полноватые, они казались необыкновенно мягкими и нежными. Если к этому еще прибавить тонкие прямые брови, покрытую бронзовым загаром кожу и особенно прекрасные темные глаза, то вовсе не удивительно, что даже столь требовательная к мужской красоте женщина, как Софи Баррингтон, не могла не признать Линдхерста привлекательным и интересным.

Снова покачав головой, Софи взошла на мостик, остановилась посредине и, чуть перегнувшись через перила, стала наблюдать за суетившейся в воде форелью. И все думала, думала, думала…

О лорде Линдхерсте…

Он уже не казался Софи уродливым, надменным и крайне неприятным. Из Чудовища Николас превратился в исключительно привлекательного мужчину с такими же чувствами, потребностями и желаниями, как и многие другие совершенно нормальные и достойные внимания мужчины. Такая метаморфоза стала причиной неожиданно охватившего Софи желания поскорее его увидеть. Себя же она уверяла, что ей хочется просто-напросто убедиться в правильности своих новых впечатлений от этого человека…

Софи перешла мостик и направилась дальше. Перед ее глазами стояла недавняя сцена около церкви. Никогда в жизни она не испытывала такого ужаса, как в тот момент, когда мисс Мэйхью в разорванном платье с отчаянным криком выскочила из храма и бросилась к реке. Хорошо еще, что под платьем оказались парусиновые панталончики и лифчик, сшитые по задумкам Брамбли и плотно прилегающие к телу. Иначе Минерва осталась бы голой.

Софи почувствовала нечто наподобие угрызений совести. В конечном счете, ведь именно она настояла на том, чтобы очистить платье мисс Мэйхью от блох и вшей. В душе Софи попросила у Минервы прощения, хотя понимала, что руководствовалась самыми лучшими и добрыми побуждениями. Кроме того, выходка мисс Мэйхью, надо сказать, была не столь уж невинной. Ведь все происходило на глазах у многих людей, среди которых были и друзья Бересфордов. Что они подумали о гостье этого дома, оказавшейся, по сути дела, полусумасшедшей? Кроме того, наверное, многие из свидетелей той дикой сцены догадывались о цели приезда в Хоксбери мистера Брамбли и его дочери. Так что в какой-то степени Минерва скомпрометировала и Линдхерста. Интересно, как он в душе отнесся к этому происшествию? Впрочем, понять его мысли практически невозможно…

Но тогда Николас поступил как настоящий мужчина и джентльмен. Он бросился вслед за Минервой и ее отцом, чтобы попытаться предотвратить возможную трагедию. Но к счастью, все обошлось благополучно.

Когда Софи вслед за остальными выбежала на берег реки, то увидела престранную картину. У самой воды стояли Минерва и ее отец с неестественно красными лицами и поднятыми вверх руками. При этом ладони Мэйхью и Брамбли были плотно прижаты друг к другу. В нескольких шагах от них Софи увидела Линдхерста и маркиза, в изумлении взиравших на впавшую в какой-то странный транс пару. Что же касается преподобного мистера Мартина, то он в ужасе отступал спиной к росшим позади кустам, бормоча какие-то непонятные слова о безумствах язычников.

Софи некоторое время тоже с удивлением наблюдала за застывшими в нелепой позе отцом и дочерью Брамбли, пока не догадалась, что они молятся своему Богу Рыбной Ловли. Через несколько минут после обретения странной парой дара речи она поняла и причину столь странного поступка. Из сбивчивых объяснений отца и дочери стало ясно, что они сочли расползшееся по швам платье мисс Мэйхью гневом мифического бога по имени Акуатикис. Оба были убеждены, что Минерва наказана за мытье в ванне, из-за чего божественный рыбный аромат, пропитавший все ее тело, исчез. Отец и дочь дрожали от страха, видимо, ожидая еще более страшного наказания от Акуатикиса.

Их искаженные ужасом лица так подействовали на Софи, что она тут же публично призналась в своем невольном грехе перед рыбным богом и поклялась взять его на себя. Но мистер Брамбли отрицательно покачал головой. Не меняя молитвенной позы, он объяснил, что Бог Рыбной Ловли никогда не разорвал бы по швам платье Минервы, если бы его дочь не осквернила себя купанием в разведенной греховным маслом воде и смыванием с себя священного рыбного аромата. В этом виновна она сама, а потому Софи не может взять грех на себя.