Хизер Кэлмен - Поверь и полюби

Она посмотрела на Николаса, по-прежнему склонившегося над собачонкой со щеткой в руках, и улыбнулась.

– Иногда я думаю, что получила именно то, что заслужила! Сколько глупости, легкомыслия и эгоизма оказалось в том ужасном ребенке, которого так любили родители! Вот Бог и покарал меня, лишив родного дома, состояния, положения – всего…

– Нет, оказаться покинутой ближайшими родственниками, с долговым ярмом на шее, – воскликнул Николас, – такого вы все же не заслужили!

– Возможно, – вздохнула Софи. – Зато теперь я знаю кое-что такое, о чем не догадывалась раньше.

– Что именно?

– То, что вы заслуживаете гораздо большего уважения и любви, чем сами думаете. Чего я не могу понять, так это вашего решения на мне жениться. Как можно было не разглядеть во мне обыкновенную маленькую дурочку, неспособную на какие-то настоящие чувства?

В глазах Софи было столько горечи, что Николас поспешил как-то смягчить ее откровения собственным признанием:

– Вы спрашиваете, почему я решил на вас жениться? Что ж, готов объяснить. Меня привлекла ваша красота и мнение столичного общества, дружно объявившего вас звездой последнего светского сезона. Самое позорное в моем поведении было то, что я восхищался вашей внешностью, но вовсе не любил. А если и любил, то совсем не так, как должен любить мужчина женщину, на которой собирается жениться. Другими словами, я в тот момент был ничуть не умнее вас! Вы не могли смириться с моим шрамом, а я – с желанием получить в жены красивую куколку, с которой мог бы появляться на светских раутах. Вот и вся между нами в то время разница!

Николас сделал паузу, потом очень горячо заговорил вновь:

– Я хотел бы сказать вам, Софи, что виноват в той лондонской истории не меньше, чем вы. Если бы я не был слепым и увидел, какое отвращение у вас вызываю, то никогда бы не сделал предложения! Может быть, и вы не оказались бы в теперешнем положении…

– Может быть, – прошептала Софи. – Но и мне надо было открыть глаза и увидеть, какой вы необычный и чудесный человек!

Оба замолчали, не отрываясь глядя друг на друга.

– Софи, – наконец, очень тихо произнес Николас.

– Д-д-да?

– Если бы не этот проклятый шрам, вы могли бы со временем полюбить меня?

Софи подняла на него глаза. Линдхерст стоял, чуть согнувшись, и смотрел не на нее, а на собачонку, которую машинально гладил щеткой. И как всегда, повернулся к ней здоровой щекой.

Она вдруг почувствовала, что начинает задыхаться от волнения.

– Я… я… – забормотала Софи. – О, Николас! Я… я…

– Нет, не надо! – остановил ее Линдхерст. – Не отвечайте мне. Извините. Я не имел права задавать вам этот вопрос…

В глазах Николаса было бесконечное страдание. Софи нежно улыбнулась ему.

– Я хотела бы ответить, Николас, – опять прошептала она.

– Софи…

– Мой ответ – да, милорд! Я поняла, что вы стоите самой большой любви, и мне не трудно вас полюбить…

– Софи…

– Подождите! Я еще не закончила. Вы должны знать и то, что этот шрам мне… Он мне нравится! Очень нравится…

Она протянула руку и, повернув голову Линдхерста изуродованной щекой к себе, осторожно провела ладонью по шраму. Николас закрыл глаза.

– Какой красивый, изящный шрам, – шептала Софи. – Как это случилось?

– Квентин ударил меня саблей.

– Что?!

– Он сделал это не нарочно. Тогда ему исполнилось всего пять лет.

– Пять лет? – в глубоком потрясении вскрикнула Софи. – Что пятилетний ребенок мог делать с саблей? И как она попала ему в руки?

– Как и все мальчишки, он увлекался фехтованием. Конечно, вместо шпаг, сабель и мечей они с приятелями его же возраста орудовали палками. Но как-то раз, перед самым днем своего шестилетия, Квентин, видимо вообразив себя совсем взрослым, снял со стены отцовскую саблю, висевшую около камина, и попытался ею фехтовать прямо в гостиной. Но сабля оказалась такой тяжелой, что он не мог ее поднять. На свою беду, в гостиную заглянул я и увидел маленького братца, старавшегося изо всех сил поднять саблю. Я бросился к нему, чтобы отнять опасный предмет, но в этот момент Квентин все-таки ухитрился поднять оружие над головой. От тяжести он потерял равновесие и стал падать на пол, при этом невзначай полоснул мне по щеке острием. Вот и все. С тех пор я ношу это украшение.

– Ужасно! – простонала Софи. – Ведь он мог убить вас! Надеюсь, он раскаялся в своем проступке?

– Да. Уже в тот момент, когда все это случилось, Квентин плакал навзрыд. Даже громче, чем я, хотя все лицо у меня было в крови. Правда, должен сознаться, что после этого я очень долго не мог без слез смотреть на себя в зеркало. Но постепенно привык и долгое время вообще не обращал внимания на шрам, пока не… Ну, вы понимаете… – Он открыл глаза и умоляюще посмотрел на Софи. – Это правда, Софи, что мой шрам не кажется вам больше отталкивающим и безобразным?

– Отталкивающим? Безобразным? Как вам такое могло прийти в голову?!

Она поднялась на цыпочки и несколько раз поцеловала шрам.

– Софи… – вновь произнес Николас, не в силах сдержать стона.

Он обнял Софи за талию и привлек к себе. Боже, как долго она ждала этого поцелуя! Горячего, страстного и вместе с тем бесконечно нежного… Софи почувствовала, как закипает кровь в ее жилах, а все тело начинает гореть жарким сладостным пламенем. Сама не зная, что делает; она зажала ноги Николаса между колен и прижалась к его животу… Нет, она не знала, что делает!..

Зато Николас знал… Потому-то из его груди и вырвался страстный стон. О Господи! Понимает ли она, что с ним делает?.. В этот момент Софи, обхватив Линдхерста за шею, подтянулась вверх и обвила его тело ногами, еще сильнее прижимаясь к его затвердевшей мужской плоти.

Снова – страстный стон… Лихорадочное дыхание… Нет, Николас не мог больше этого выносить! Никогда еще он так страстно и жадно не желал женщину, как Софи в эту минуту! В ее жарких поцелуях, конвульсивных вздрагиваниях всего тела не чувствовалось ни фальши, ни наигрыша. Это была искренняя страсть, рожденная любовью… Софи чувствовала, как тает в его объятиях. Еще неведомое ранее наслаждение охватило ее. Теперь уже из ее груди рвался страстный стон. Она все сильнее прижималась к бунтующей под одеждой плоти Николаса…

– О, Николас…

Софи снова застонала и прильнула к его губам; тело Линдхерста прогнулось ей навстречу. Она чувствовала, как в ней нарастает что-то незнакомое, – таинственное, готовое вот-вот взорваться подобно вулкану… А Николас лихорадочно дышал, содрогаясь и прижимаясь к Софи леем телом…

– Николас! О-о! Умоляю вас… Тебя… Умоляю… Она просила его, а о чем – не знала. Но чувствовала, что умрет, если не получит желаемого…

– Николас! Прошу тебя!.. О-о-о! Молю!.. Но тут…