Барбара Картленд - Змея Сатаны

Он сел в нее, взял вожжи, и складка, залегшая у него между бровей, слегка разгладилась, когда он увидел свою новую пару гнедых и подумал, что они выглядят еще лучше, чем на конной ярмарке.

Рядом с ним сидел не Джейсон, а Берт, один из грумов, состоявших под началом старика Уинчболда, служившего в замке уже больше тридцати лет.

– Хорошие лошади, Берт, – сказал граф, когда они проехали половину аллеи.

– Лучше я вообще не видел, милорд. Замечательная пара. И главное, что их не отличишь друг от друга.

Графу понравился энтузиазм в голосе молодого грума, и они разговаривали о других лошадях в конюшне, пока не доехали до деревни.

Деревня отстояла от замка на три мили, но находилась на земле графа. Он увидел перед собой длинный ряд домиков, крытых соломой, и садики перед ними – все это было построено отцом перед самой его смертью.

Подъехав к ним, граф придержал лошадей.

– Я забыл, Берт, – сказал он, – в каком домике живет Нэнни Грехем?

– Предпоследний с конца, милорд, – ответил Берт. – Вот уж она будет рада увидеть вашу светлость.

Граф был уверен, что это правда, и подумал, что уж лет пять не видел свою старую няню.

Его старший управляющий всегда напоминал Аслетту, кого нужно особо поздравить с Рождеством, и граф был уверен, что Нэнни Грехем не думает, что он ее совсем забыл. Он вышел из двуколки и открыл маленькую деревянную калитку.

Сад выглядел именно так, как он себе представлял: множество примул, нарциссов, тюльпанов; по обе стороны входной двери цвели клумбы желтых нарциссов.

Нэнни всегда любила цветы, вспомнил он, и всегда настаивала на том, чтобы они стояли в детской, что так не нравилось его матери.

– Так комната выглядит веселее, миледи, – говорила Нэнни, когда мать, как обычно, проявляла недовольство.

Он постучал в дверь, и голос изнутри отозвался:

– Войдите.

Он зашел и увидел Нэнни Грехем в том самом белом переднике, в котором всегда привык ее видеть, стоящую у стола и помешивающую что-то в кастрюле.

Большая и широкоплечая, она, казалось, заполняла всю крохотную кухню. Посмотрев на него, она вскрикнула, отставив от себя кастрюлю и деревянную миску:

– Мастер Джералд! Совсем не ожидала!

Граф подумал, что очень давно никто не называл его настоящим именем.

– Я приехал в замок только час назад, Нэнни, – сказал он, – но мне очень хотелось вас повидать.

– Повидать меня, мастер Джералд? – спросила Нэнни.

Она вытерла руки полотенцем; граф отметил его безукоризненную чистоту, так же как и передника, надетого поверх серого платья.

– Да, – сказал граф. – Я хотел бы, чтобы вы мне кое-что сказали.

– Тогда пройдем в гостиную, милорд.

– Я предпочел бы остаться здесь, – сказал граф с улыбкой в глазах. – И если вы готовите пирог, то мне хотелось бы попробовать кусочек.

– Пирог, – сказала Нэнни. – Наверное, уже больше года я не могу позволить себе ничего подобного. Я замесила тесто для хлеба.

Она спохватилась, остановилась на полуслове и предложила:

– Давайте сядем в гостиной, там немного почище. Кухня – не место для вас, милорд.

Граф подумал, что с ней бесполезно спорить и, пригнув голову, чтобы не ушибиться о притолоку, прошел из кухни по маленькому коридорчику в крохотную гостиную. Места там хватало только для дивана, набитого конским волосом, маленького кресла и круглого стола, на котором, как и следовало ожидать, стояла ваза с бледными нарциссами, а рядом с ней лежала Библия.

Он посмотрел на Библию и подумал, что помимо выговоров от матери это была еще одна вещь, которую он больше всего ненавидел в детстве. Если ему случалось провиниться, то он должен был переписать количество строчек, соответствовавшее тяжести проступка.

Он уселся на диван; Нэнни стояла, сняв передник и скрестив руки.

– Садитесь, Нэнни, – приказал граф. – Я сказал, что хочу поговорить с вами. Вы рады меня видеть?

– Вы хорошо выглядите, милорд, – сказала Нэнни. – Но осмеливаюсь сказать вам, что все эти бессонные ночи опасны даже для самого крепкого сложения.

– Бессонные ночи? – спросил граф. – А что вы об этом знаете?

– То, что я слышала, мастер Джералд, не всегда было тем, что мне хотелось бы услышать, – с упреком ответила Нэнни.

Граф засмеялся:

– Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать мое здоровье. Я хотел поговорить о вашей матери.

– О моей матери, милорд?

– Она жива?

Нэнни улыбнулась:

– Если бы она была жива, ей исполнилось бы сто два года в июле. Немногие люди доживают до такого возраста.

– Когда она умерла?

– Девять лет будет в следующий день святого Михаила. Нехорошо так говорить, но это был конец ее страданиям.

– Я так и думал, что она умерла, – сказал граф. – А вы, Нэнни, вы регулярно получаете пенсию?

Наступило молчание.

– Да... милорд.

Что-то в ее голосе заставило графа бросить на нее быстрый взгляд.

– В чем дело? – спросил он. – Что-нибудь не так?

– Я бы не сказала, что что-нибудь не так, – ответила Нэнни оправдывающимся тоном, который граф слышал много лет назад в разговорах с его матерью.

– Все в порядке, но что-то может быть не совсем так, как надо, – продолжал настаивать граф. – Скажите мне правду, Нэнни. Мы знакомы столько лет, что можем быть откровенны друг с другом.

– Это правда, мастер Джералд, но я не люблю жаловаться.

– Именно этого я от вас и хочу, – сказал граф. – Я чувствую, что что-то неладно. И хотел бы просить помочь привести все в порядок.

Нэнни Грехем посмотрела на него, как бы для того, чтобы убедиться, что он говорит серьезно, и потом сказала:

– Ну, раз уж вы спрашиваете, милорд, то все сильно подорожало в последнее время, и пенни и шиллинг теперь уже не те, что раньше.

– Вы можете мне сказать, сколько вы получаете каждую неделю? – спросил граф.

– Что я всегда получала, то и получаю, милорд. И все остальные в деревне. Я как-то управляюсь, потому что кое-что шью для жены викария, но другим, конечно, трудновато сводить концы с концами.

Граф сжал губы и, помолчав, сказал:

– Произошла какая-то ошибка, Нэнни, но в будущем это не повторится. Вы и все остальные пенсионеры станете получать втрое больше, чем теперь. И за прошлый год будет выплачено единовременное пособие.

Какое-то время Нэнни Грехем сидела неподвижно, и граф оценил ее умение держать себя в руках. Такой он ее и помнил.

Затем она сказала слегка дрожащим голосом:

– Вы серьезно говорите, милорд?

– Да, я говорю серьезно, – подтвердил граф. – И я должен извиниться, что по недосмотру допустил, чтобы вас так долго обманывали. – Нэнни взглянула на него, и он сказал: – Обманывали – это правильное слово. Вы знаете еще кого-нибудь, кто так же пострадал от этого?

– Я не хотела бы говорить о подозрениях, которые могут оказаться несправедливыми, милорд, – ответила Нэнни. – Но на вашем месте я поговорила бы кое с кем из арендаторов вашей светлости. Я слышала, что они недовольны, но пусть они сами за себя скажут.