Кэндис Проктор - Полуночные признания

Ярдли прислонился к стене и закрыл глаза.

– О Боже, – хрипло выдохнул он. – Как я мог забыть?

Она хотела дотронуться до его руки, но Ярдли внезапно отдернул ее.

– Чарлз! Что с тобой?

Доктор бросил на нее дикий, испуганный взгляд.

– Я похож на человека с разыгравшейся фантазией? С чрезмерным воображением?

– Нет. Ты, на мой взгляд, самый трезвый и даже циничный из всех, кого я когда-либо видела. – Она лукаво улыбнулась. – А что случилось?

– С недавних пор… – Он оттолкнулся от стены и встряхнулся, словно пробуждаясь ото сна. – Нет. Не обращай внимания.

– Скажи мне. Что-то явно тревожит тебя.

Ярдли какое-то время испытующе смотрел на нее.

– Подозреваю, что за мной наблюдают. Здесь. Можешь надо мной смеяться.

Сердце Эммануэль похолодело.

– Ты кого-нибудь видел?

– Нет. Иначе я не чувствовал бы себя полным идиотом. – Он быстро повернулся кругом. – Это… только ощущение, от которого я никак не избавлюсь. От этого… у меня на затылке поднимаются волосы. – Он внезапно невесело рассмеялся. – Я бы не поверил, если бы мне такое сказали, но это происходит со мной. – Он бросил на Эммануэль настороженный взгляд. – Недавно я понял, что постоянно оглядываюсь, когда иду по темной улице. А дома всю ночь проверяю запоры на дверях и окнах. Я ощущаю присутствие того, кто следит за мной. – Он подошел к двери, чтобы выглянуть наружу; с его лица не сходило настороженное выражение.

– Ты что-нибудь пробовал делать?

– Что я могу предпринять, кроме как не смыкать глаз и стараться поменьше быть дома?

– Ты мог бы поговорить с начальником военной полиции.

– Ха! – Он глухо, презрительно рассмеялся. – Чтобы он решил, что я рехнулся? Нет уж!

– Слушай, Чарлз. – Эммануэль сделала шаг, затем остановилась и сложила руки на груди. – Генри и Клер уже мертвы, а день назад пытались убить и меня. Если за тобой и в самом деле кто-то наблюдает, ты можешь притвориться, что этого не замечаешь.

В солнечном свете его лицо казалось белым и измученным.

– Что ты говоришь? – прошептал он. – Что кто-то выбирает жертву? Хочет убить нас всех? Но кто?

– Не знаю.

Он положил дрожащие руки на ее плечи.

– Ты должна знать этого человека.

Эммануэль несколько мгновений молчала.

– Зак Купер подозревает Филиппа.

Чуть пошатнувшись, Ярдли сделал шаг назад, его лицо перекосилось от страха.

– Но… он же мертв.

– Чарлз, прошу тебя… Сходи к Куперу. Поговори с ним.

Ярдли откинул волосы со лба, по его телу пробежала дрожь.

– Хорошо, – произнес он, подняв голову и глядя ей в глаза. – Я сделаю это сегодня днем. – На его губах появилось какое-то подобие улыбки. – А теперь скажи мне: какие у меня еще есть пациенты?

Эммануэль сделала шаг и быстро пожала ему руку.

– Повидайся с Купером. А потом отправляйся домой и немного поспи.

– Я сделал список, – сказал генерал Бенджамин Батлер, бросая Заку лист бумаги через стол, – и хочу, чтобы в следующее воскресенье кто-то из ваших людей побывал в церквах. Если эти священники, – генерал ткнул пальцем в документ, от чего тот заскользил по полированному красному дереву, – не подчинятся моим приказам и не включат в свою еженедельную молитву благословение президенту Соединенных Штатов, их следует арестовать, а церкви закрыть.

– Они заявляют, что у них свобода совести, сэр, – произнес Зак. – Вместо требуемой молитвы их прихожане во время минуты молчания молятся мысленно.

– В том числе и за победу Конфедерации, – выдохнул Батлер.

– Ну, им не разрешено делать это вслух.

– Ха! Как только их арестуют, – продолжал Батлер, попыхивая сигарой и принимаясь за разбор бумаг, – то отправят в военную тюрьму в Нью-Йорк. Это избавит их от неприятностей до конца войны.

И научит не противиться воле «хозяина» Нового Орлеана, подумал Зак, просматривая список.

– Я не вижу здесь отца Маллена, – с удивлением произнес он. Семидесятилетний священник церкви Святого Патрика доставил генералу неприятностей больше, чем кто-либо.

Батлер бросил быстрый взгляд на майора, передвинул сигару в угол рта и улыбнулся:

– Я люблю ирландцев. А теперь… – Он взялся за другой лист, и его улыбка исчезла. – Редакторы этих газет…

…Было почти пять часов, когда Зак покинул кабинет начальника. Когда он спускался по широким каменным ступенькам штаба, к нему подбежал какой-то солдат.

– Майор Купер. – Зак обернулся. – Здесь был человек, который хотел поговорить с вами, сэр. Он сказал, что пришел по очень важному делу, но вы знаете, что генерал не любит, когда его прерывают… – Солдат отвел глаза в сторону.

Зак спрятал улыбку.

– Кто он?

– Судя по акценту, это англичанин. Посетитель сказал, что он доктор, но по внешнему виду…

– Доктор Чарлз Ярдли? – резко спросил Зак.

– Да, сэр. Именно эту фамилию он и назвал.

– Когда он приходил?

– Два или три часа назад. Он просил передать вам, что направляется домой. Пробормотал, что ему надо поспать.

В то утро небо было ясным и синим, но, когда Зак уходил из штаба, начали появляться грозовые облака, горячий ветер рассыпал сухие листья магнолий по мостовым и заставлял шуметь листья банановых деревьев.

Доктор Чарлз Ярдли снимал небольшой коттедж в креольском стиле на Фобер-Треме. Это был квадратный дом, который выходил прямо на набережную и возвышался над землей только на высоту двух ступенек. В старой части города было много подобных строений. Это были незатейливые дома с покрытыми штукатуркой стенами, высокими фронтонами и четырьмя квадратными симметричными комнатами, расположенными так, что из одной в другую можно было попасть, минуя коридор. Входная дверь была раздвижной, стеклянной и закрывалась вертикальными ставнями из деревянных досок. Ставни с засовами были и на всех окнах.

Постучав в дверь, Зак с удивлением заметил, что створка от этого приоткрылась на три-четыре дюйма.

– Доктор Ярдли? – позвал он. За дверью было темно.

С улицы доносился тонкий голосок какого-то мальчишки, распевавшего: «Пять часов, шесть часов, семь часов, хо». По изрытой колеями дороге стучали копыта какой-то лошади, тащившей за собой дребезжащий фургон. Где-то далеко играли на скрипке. Но внутри домика не было заметно никаких признаков жизни. Только какой-то листок бумаги, сорванный ветерком из двери, взметнулся со стола и упал на пол.

Сразу за входной дверью начиналась небольшая квадратная комната, стены которой занимали книжные полки. На столе в стиле эпохи Регентства лежали беспорядочно разбросанные бумаги. Зак наклонился, чтобы поднять упавший лист, и с удивлением увидел на нем сегодняшнюю дату. Письмо начиналось словами: «Дорогие мама и Агнес». Зак засунул его под пустую бутылку из-под бренди, которая стояла рядом со стаканом. Зак мысленно представил картину того, что здесь происходило: Чарлз Ярдли в сумерках сидел за столом и сочинял письмо семье, которую он оставил в Англии.