Шеннон Дрейк - Тристан и Женевьева (Среди роз)

Она бы все еще сохранила какую-то часть своей красоты и прелести. Ее кожа, такая чистая и белая, нежная, как лепесток розы. Хрупкого, но совершенного сложения фигура. Прекрасно очерченный рот, слегка припухшие губы… И глаза… Их нельзя было бы назвать ни серыми, ни голубыми. Иногда они влажно и призывно блестели, но порой в их блеске угадывалась сталь хорошо отточенного и готового к бою клинка.

– Ну что ж, в таком случае я полагаю, что вы умеете это делать так же хорошо, как и другие…

Она так явственно вздрогнула, что Тристан едва удержался от смеха. Леди была явно вне себя от гнева. Ну что ж, пусть она злится, он добьется своего. Тристан отвернулся от нее, убежденный, наконец, в том, что она не всадит нож ему в спину.

– Доброй ночи, леди Женевьева, – сказал Тристан. В пятнадцати футах от нее он снова обернулся, ибо не мог отказать себе в удовольствии напоследок отпустить шпильку в ее адрес.

– Миледи?

– Милорд?

– Ваше отношение ко мне… это не совсем то, что я ожидал от вас, особенно после ваших обещаний. – Даже сквозь темноту ночи он разглядел, как вспыхнула от гнева ее лицо. – Изменится ли оно к лучшему? – спросил Тристан насмешливо.

Она заколебалась, затем мягко ответила. Ее голос прозвучал подобно шуршанию шелка, столь соблазнительно… проникая в самую глубину его сердца, Наваждение…

– Я обещаю это, лорд Тристан, – сказала Женевьева. – Я обещаю, что… порадую вас.

Она подняла руку в прощальном жесте и пропала в ночи.

Тристан проследил за ее исчезновением и напомнил себе, что ему следует быть внимательным и осторожным. И еще одно. Она должна сдержать данное слово.

Женевьева не находила себе места от душившего ее гнева. Она нервно шагала по спальне, которая располагалась над главным залом замка Эденби. Подол ее платья развевался, золотистые волосы беспорядочно рассыпались по плечам, руки то и дело взметались в воздух. Она едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик.

– О, как он осмелился? Как он осмелился! Он был словно скала, такой язвительный и едкий, такой жестокий и циничный! Какого труда мне стоило держать себя в руках, находясь рядом с ним. Так хотелось выцарапать ему глаза, перерезать глотку, столкнуть его со скалы. О! Я могла сделать это, Эдвина. Клянусь, что я смогла бы это сделать! Проткнуть его мечом насквозь! Тогда бы мы сегодня же избавились от него, но я была такой… такой…

– Милосердной? – предположила ее тетя.

– И униженной! – Женевьева сжала руки в кулаки и судорожно сглотнула. Униженной и оскорбленной и… загоревшейся страстью.

Она ничего не сказала Эдвине о его прикосновении, о том страдании и невыносимой муке, которую она испытала, находясь в его объятиях! Но она не забыла об этом! Это останется с нею навсегда; вкус его губ, ощущение сильных рук, мужского терпкого запаха, крепкого тела… Все это навсегда вошло в ее память. Она на всю жизнь запомнила его лицо. Прекрасное, жестокое, холодное, как лед и в то же время пылающее.

«Прекрати думать об этом», – приказала она себе, но не смогла остановиться. Стоило ей только вспомнить встречу с Тристаном, как она вся начинала дрожать и чувствовала, что ее бросает то в жар, то в холод. Ей хотелось зажать рот рукой, плотно стиснуть губы, забыть об этом, выкинуть из памяти, но…

– Я смогла бы убить его своими собственными руками! – поклялась Женевьева снова, но это был всего лишь шепот, который едва долетел до ее собственных ушей. Она боялась своего врага.

– И чтобы мы тогда делали? Все это так пугает меня. Я так беспокоюсь. Вот если бы он предложил приемлемые условия, – промолвила Эдвина.

– Приемлемые условия! – воскликнула девушка с новой вспышкой гнева. – Условия! Он собирается отторгнуть замок, наши земли и наших людей, и меня в придачу. О каких условиях может идти речь? – Женевьева была вне себя от ярости.

Эдвина вздрогнула и тяжело вздохнула.

– Если бы мы только открыли ему ворота в первый же день. Если бы Эдгар… – Взгляд, брошенный на племянницу, которую она так любила, заставил ее замолчать, не закончив фразы. Женевьева договорила за нее:

– Если бы только отец позволил им войти? – спросила она жестко. – Но теперь отец мертв, мертв и Аксель и многие другие!

– Мы сражались, каждый из нас, будь то мужчина или женщина, помогали оборонять замок от захватчиков. Мы пытаемся сделать то же с помощью хитрости, а это – опасный путь.

– Да, нет более рискованной хитрости, чем та, которую мы задумали, – тихо сказала Женевьева. – Эдвина, я всего лишь подала мысль…

– Да, я знаю, что это план сэра Гая, который тайно влюблен в тебя, но я не могу понять, почему твоя идея превратилась у него в хорошо продуманный план, – Эдвина помолчала, затем добавила, – если только он не хочет приберечь замок и тебя для себя самого.

– Нет, нет, он не способен столь низко воспользоваться смертью моего отца и Акселя! Он не способен на такое! Неужели все наши потери тщетны?

– Я не знаю, я ничего не знаю! – пробормотала Эдвина и устало прикрыла глаза, нервная дрожь пробежала по ее телу.

Она ожидала, что ланкастерцы ворвутся в замок уже сегодня и перережут всех его обитателей. Но этого не случилось, и она вместе с Женевьевой согласилась на план, к осуществлению которого они приступили сегодня вечером. Она ужасно боялась с самого начала.

Победители, как правило, весьма жестоко обходились с непокорными… За свою недолгую жизнь Эдвина была свидетельницей столь многих войн за английский престол, который каждый раз переходил из рук в руки, что уже сбилась со счета.

Генрих VI [18]потерял корону, которую отобрал у него Эдуард IV, эрл Марч. В свою очередь Эдуард утратил корону благодаря собственному приверженцу Варвику, который восстановил на престоле Генриха. Но затем Эдуард снова занял престол и правил страной в относительном мире и спокойствии пятнадцать лет. Но после смерти Эдуарда престол занял Ричард, сместивший принцев, сыновей Эдуарда, павших в Тауэре. Ходили слухи, что они убиты.

Эдгар Эденби был ярым приверженцем Ричарда, который заявлял, что хочет мира для страны, разоренной длительными междоусобицами, оставался он сторонником Ричарда и тогда, когда к стенам его замка подошел Тристан де ла Тер. И теперь за это приходится расплачиваться, а те, у кого меньше гордости, выйдут из этой бойни целыми и невредимыми. Эта внутренняя война всегда была несколько странной, она затрагивала жизнь страны далеко не везде. Земледелие и торговля в отдельных местах процветали, но там, где проносился смерч войны, царили голод и запустение.

И мы будем разорены, внезапно осознала Эдвина.

Она хотела сдаться на условиях победителя. Никаких хитростей, трюков, никакой игры! Она больше не хотела смертей.