Шеннон Дрейк - Тристан и Женевьева (Среди роз)

– Пусть так, – горестно согласилась она. – Но как прикажете понимать то, что вы отказываете мне в таких простых вещах, как вода, чтобы вымыться, и пища?

– Вам ни в чем не было отказано, – ответил Тристан. – Просто вы больше не хозяйка и даже не гостья в этом замке, и слуги здесь мои, а не ваши, и когда я решу…

Женевьеву никогда не учили осторожности, никогда. Его речь была прервана подушкой, которую она стащила с кровати и запустила в Тристана, при этом хрипло и грязно сквернословя.

Он замолчал, перехватил подушку и, очевидно, призывая все свое терпение, пожал плечами, чтобы показать Женевьеве всю нелепость ее поступка. Женевьева не могла уже исправить свою ошибку, поэтому она пристально смотрела на него, ощущая все возрастающую тревогу. Ее грудь высоко вздымалась.

Внезапно Тристан посмотрел вниз, наконец заметив, что стоит на простынях, сброшенных Женевьевой с постели. Он поднял на нее взгляд с недоброй и насмешливой улыбкой, затаившейся в уголках его рта, и улыбнулся еще шире, когда заметил, что Женевьева не в силах скрыть смущения, отразившегося на ее заалевшем лице, помимо ее воли.

– А у вас есть характер, леди Женевьева, – прокомментировал Тристан.

Женевьева быстро отвернулась от него, чувствуя свое очередное поражение и досаду от этого. Ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы он ушел.

– Я не буду пытаться снова обмануть вашего стражника, – сказала она. Она надеялась, что ее слова прозвучат твердо. Но этого не получилось. Всего лишь неуверенный, прерывистый шепот сорвался с ее губ.

– Вы можете идти… идти и заниматься вашим поместьем.

Он глухо рассмеялся.

– Моим украденным поместьем?

– Вы не можете отрицать того, что все это было украдено! – воскликнула она, и подумала: «А почему, собственно, я отвечаю ему?» Она чувствовала взгляд Тристана на своей спине, чувствовала, что у нее подкашиваются ноги, хотя изо всех сил старалась стоять твердо.

– Тебе не стоит об этом заботиться, Женевьева. Ты хотела доставить мне беспокойство, и у тебя это получилось. Тобой пренебрегли и лишили тебя необходимых вещей, что ж, теперь я здесь. И мы исправим допущенный промах.

Он подошел к двери и, подозвав стражника, распорядился, что бы слуги принесли для Женевьевы еду и питье. Затем она снова ощутила его взгляд на своей спине.

– И воду, так, миледи? Лохань с горячей водой, верно?

Женевьева отрицательно покачала головой. Она больше ничего не хотела, во всяком случае, пока он находился с нею в одной комнате.

– О, но ты же требовала воду! И в самом деле, я помню, что ты требовала! Разве нет?.. Питер, скажи еще, что бы принесли лохань и горячую воду, немедленно.

Тристан прикрыл дверь и прислонился к ней. Даже не оборачиваясь, Женевьева знала, чем он был занят, знала, как он смотрел на нее – холодным и безжалостным взглядом.

Теплая волна пробежала по ее телу. Холодным? Нет, когда он держал ее, в его взгляде горел огонь. Но этот огонь был поверхностным. А что есть тело, как не пустая оболочка? И как только она напомнила себе, что ему никогда не покорить ее душу, осознала, что и сама не проникла в его внутренний мир.

– Ага, ну вот и вы? – он открыл дверь на негромкий стук.

Женевьева не оборачивалась. Она слышала как слуги, сопя, втащили лохань и пыхтя от натуги, принесли тяжелые ведра с горячей водой, потом вынесли лохань с грязной водой. Слышала она, как Эдди, одна из кухарок, о чем-то тихо говорила с Тристаном, и затем все стихло.

Тяжелая дверь закрылась, и послышался звук задвигаемого засова. «Остался ли он внутри с нею, или ушел?»

Женевьева с надеждой обернулась, но ее надежда разбилась о неумолимое выражение его лица.

Тристан поставил обутую в сапог ногу на сундук и оперся на колено локтем, подперев подбородок ладонью, внимательно наблюдая за Женевьевой. Он молча повел рукой в сторону ее туалетного столика, на котором стоял поднос с едой, и затем указал на лохань стоявшую перед вновь зажженным камином, из которой клубами поднимался пар.

– Вы просили, чтобы вам дали воды, чтобы вымыться, миледи.

Он явно насмехался над ней, радуясь, что она чувствует себя неловко в его присутствии. Женевьева попыталась улыбнуться, попыталась вложить в своей ответ, как можно больше сарказма.

– О да, я хотела этого. Я никогда еще за всю свою жизнь не чувствовала себя такой изгаженной.

Тристан опустил глаза и прикрыл их ресницами, отбросившими загадочные тени на его щеки. Женевьева сжалась, подумав о том, что с ее стороны было неразумно пытаться раздразнить его, она ведь прекрасно знала о его непоколебимости.

Но вот он посмотрел на нее, легонько покачивая головой, словно бы сочувствуя.

– Изгаженной?

– Ужасно.

– Тогда во имя Господа, леди, я отказал вам в самой серьезной услуге! Нам необходимо немедленно это исправить! Я приношу самые искренние извинения.

Женевьева вытаращила глаза, с подозрением следя за тем, как он подошел к туалетному столику и стал изучать флаконы и пузырьки, стоявшие на нем. Он быстро взял один из них и с притворным восторгом продемонстрировал его Женевьеве. И хотя радость его была явно нарочитой, она вернула его лицу юношескую непосредственность.

– Роза! Розовое масло! Я считаю, что это вполне подходящее средство, а вы?

Женевьева не отозвалась. Она прижалась к стене, следя за тем, как Тристан шагнул к лохани и вылил туда содержимое флакона, вдохнув в себя разовый аромат.

– М-мм! – он обернулся к Женевьеве. – Я вот думаю, из какой розы было получено это масло, из красной или из белой? Да и имеет ли какое-нибудь значение, какого цвета прежде была роза, если с нее оборвать все лепестки.

Женевьева не пошевелилась и не ответила. Она не сводила с него своего настороженного взгляда. Тристан еще шире улыбнулся, и она судорожно сглотнула, ибо, казалось, что у него нет никаких дурных намерений. Лицо его сейчас сияло, просто озорным весельем, и это было даже хуже его обычной непоколебимости и суровости.

– Почему вам не вернуться к себе? – выдохнула Женевьева, пятясь от Тристана. – Ведь вам скоро нужно будет встретиться с Джоном.

– Нет, миледи, у нас в запасе еще много-много долгих минут. Ведь вы столь строго осудили меня за плохое отношение к моей пленнице! Теперь же я вижу, что моя пленница просто вывалялась в грязи и потому находится в расстроенных чувствах! Каким же я буду рыцарем, если оставлю ее в таком состоянии?

И Тристан протянул к ней свои большие ладони. Когда его загорелые руки обхватили ее тело, Женевьеве от всего сердца захотелось, что бы кто-нибудь пришел к ней на выручку.

Его объятия были сильными, и казалось, что от него исходит жар, возбуждение, и напряжение столь же буйное, как гром и молния, столь же взрывчатое, как порох. Женевьева вгляделась в эти темные глаза и, со все возрастающей тревогой поняла, что он не видел в ней пленницу, которая обещала бороться с ним до конца, нет, он видел в ней просто забавную игрушку, послушную его желаниям.