Анна Бахтиярова - Ключи и тени

Ингрид была стабильным середнячком: вперед не рвалась, с заданиями справлялась на твердую четверку. На переменах садилась рисовать. Задумчиво водила карандашом по бумаге, создавая один пейзаж за другим. Девчонки хихикали, мол, Торренс способна ладить только с деревьями и цветами. Но Ингрид игнорировала ехидные замечания. Постепенно у всех, кроме Вейды, пропало желание ее дразнить.

Дебра спрятала неловкость за светской беседой, которой предстояло стать рекордно короткой. Не терпелось выбраться на свежий воздух — подышать, успокоиться. Забыться…

— Целый месяц спокойной жизни, — непослушный рюкзак, наконец, удобно расположился на худом плече.

— Если не считать выпускные экзамены, — заметила Ингрид почти равнодушно.

Дебра натянуто хмыкнула и, считая долг вежливости выполненным, направилась к выходу.

— Я хочу тебя нарисовать, — раздалось в спину непривычно требовательно.

Неужели, это произнесла девушка, безразличная ко всему на свете?

— Если ты не против, — поспешила добавила она. — Можно начать прямо сейчас.

— Разве ты не пейзажи рисуешь? — вопрос не отличался тактичностью, но, растерявшись, Дебра не придумала ничего иного.

— Не только, — Ингрид не обиделась. — Пейзажи я рисую в школе. Здесь не с кого писать портреты. Все заурядные. Одно большое стадо. Злое стадо. Но это не их вина.

Дебра вернула тяжелый рюкзак на парту.

— Чем же я удостоилась чести? — она пристально посмотрела в глаза Ингрид. Сейчас взгляд одноклассницы не казался отсутствующим. — Я — добрая? — с губ сорвался натянутый смешок. Ингрид очень верно подметила то, о чем Дебра знала всегда, но намеренно не замечала.

— Ты другая. В тебе есть сила. Сила и надрыв. Странное сочетание, но важное.

Ответ вызвал новую порцию злости.

— Извини, в другой раз.

— Куда тебе торопиться? — Ингрид принялась рыться в широкой сумке из плотной темно-синей ткани в поисках альбома. — Домой нас пока не отпустят. Дилан на тесте. Вряд ли тебя радует перспектива ждать на улице в компании Вейды. Если, конечно, не планируешь продолжить ссору — на радость зрителям.

Дебра закусила губу. Аргументы в яблочко. Она слишком устала для соревнований в красноречии, а Вейда не отцепится. Через пять минут Дебра сидела за партой, распустив вьющиеся волосы. Карандаш Ингрид вдохновенно бегал по альбомному листу. Касался бумаги то нежно, поглаживая, то безжалостно давил, жаждал проткнуть насквозь.

— Ты раньше не боялась тестов, а сегодня переживала. Почему? — Ингрид переводила взгляд с позирующей одноклассницы на набросок.

— Мне не нужно сидеть молча? В смысле, не шевелиться, чтобы ты могла меня нарисовать?

— Не обязательно. Мне важнее уловить эмоции, черты лица я и так передам, — художница продолжала сосредоточенно наносить на бумагу штрих за штрихом. — Так что случилось?

— Какая разница? Лучше скажи, почему одноклассники — злое стадо?

Дебра думала, Ингрид стушуется и промолчит, но её не встревожила провокация.

— Из-за мира, в котором мы живём. Люди стараются не выделяться, но ненавидят рамки, в которые их загнали, — Ингрид, нахмурив брови, растерла пальцем глубокие линии на листе. — Так устроен человек. Ему нужна свобода. Или её иллюзия. Но сейчас нет и этого.

Дебра ответила не сразу. Пыталась подобрать слова. Правильные и уместные.

— Ты говоришь очень…

— Опасные вещи? — подсказала Ингрид с задором. — Не важно. Скоро всё изменится — так или иначе. Ты сама это чувствуешь. Потому нервничаешь.

— Я не…

Память нарисовала ворона и уродливые следы от когтей на журналах.

— Не гони предчувствия, — проговорила художница сурово. — Если слушать, подскажут выход. Знаю-знаю, звучит бредово. Далия постоянно твердит, что я произвожу впечатление сумасшедшей. Она хорошая, но, как и все вокруг, ограниченная.

— Кто такая Далия?

— Моя тётя. Вдова моего дяди Арэна. Ты ее знаешь.

Дебра осеклась, поняв всеобщую ошибку. В классе считали, Ингрид живёт с матерью — полной улыбчивой женщиной возраста Делинды. На родительские собрания она всегда приходила, перевязывая черные с проседью волосы красной лентой.

— Хочешь спросить, где мои родители? — подсказала художница. — Папа умер. Давно. Я его не помню. А мама… Она живет в другом месте. Далеко. Мне нельзя с ней. Пока нельзя.

Дебра отвернулась, не зная, что сказать. Тут любые слова неуместны.

Продолжить странный разговор не пришлось. В полупустой школе завыла сирена, как раненный зверь, оповещающий округу о скором конце. Из динамиков, развешенных в здании и на пришкольной территории, раздался голос директрисы, в котором явственно зазвучала паника.

— Всем ученикам немедленно вернуться в здание! Повторяю! Всем немедленно вернуться в классные комнаты!

— Что-то случилось. Плохое, — Ингрид отложила рисунок.

Дебра не удержалась, посмотрела на него. Лицо получилось похожим, но эмоции были чужими. С листа взглянула решительная, уверенная в себе незнакомка. С блеском в глазах, больше присущим девушке из многолетних снов, нежели ей самой.

— Мне нужно найти Дилана, — прошептала Дебра плохо слушающимися губами. Но не поиски друга гнали к выходу, а желание сбежать от неоконченного портрета.

В дверях она столкнулась Идой Бригс и не сразу узнала одноклассницу — русые волосы в беспорядке свисали на заплаканное лицо, тонкие губы дрожали.

— Что случилось?

— Он-н-ни… он-н-ни… — Ида всхлипывала и заикалась.

— Что?! — Дебра схватила ее за плечи и с силой встряхнула.

— Он-н-ни н-н-нашли Хайди… Д-Д-два с-с-случая… Уууууу н-н-нас в классе…

— У кого? — с нажимом спросила вскочившая Ингрид.

Ида могла ничего не говорить. Ответ был очевиден.

— У Д-д-донни и Г-г-генри…

Дебра закрыла глаза, провела рукой по взмокшему лбу. Треклятый ворон таки предрек беду. Сейчас она не гнала предчувствия. Они говорили… Нет, кричали, что привычный мир рухнул. Разбился на миллион осколков. Упомянутые Ингрид перемены грозили уничтожить на своем пути всё и всех.

Комнату с массивным письменным столом и старинным камином в полстены поглотил полумрак, хотя световой день не закончился. Солнцу оставалось еще часа два гулять по ясному небу. Однако плотные темные шторы полностью закрывали окно, не давая шанса ни единому лучику.

Им здесь не место. Здесь жили сумерки. Или ночь.

Сюда не доносился ни единый звук с улицы. Дом стоял в стороне от другого жилья. Но не это оберегало его от шума. И не стены или стекла. А кое-что гораздо сильнее и надежнее. Опаснее. Единственным, что нарушало потустороннюю тишину были стук маятника и размеренное дыхание. Любой человек, случайно оказавшийся в комнате, испугался бы последнего звука насмерть.