Анна Бахтиярова - Неприятности по обмену

На Цветочной улице творилось неладное. Пропадали люди.

Но это не считалось странным. Через неделю-другую «потеряшки» возвращались домой. Рассказывали правдоподобные истории. О поездках к дальним родственникам или путешествиях, выигранных в лотерею. Соседи слушали, затаив дыхание. Представляли огромный круизный лайнер, плывущий по синему, как бирюза, морю. Или поблескивающий на солнце самолёт и облака, похожие на вату.

Лишь бабушка Серафима Федоровна из пятого дома не верила рассказам. Говорила, дело нечисто.

— Колдовство! — уверяла она.

— Завидует, — отмахивались соседи.

— Значит, гипноз, — упрямилась бабушка. — Кто-то крадёт жильцов и ставит опыты!

Но версии Серафимы Федоровны никто не воспринимал всерьез. Всем нравилось слушать о чужих приключениях и мечтать о собственных. Обитатели Цветочной улицы начали сторониться пожилой соседки. Поэтому душный июньский вечер, в который началась наша история, бабушка коротала дома. Сидела перед стареньким телевизором и сердито стучала спицами. Ругала весельчака-телеведущего и помехи на экране, не замечая, что из-за плохого настроения красный шарф получается кривой.

Сегодня со старушкой перестала разговаривать последняя подруга — Анфиса Петровна из третьего подъезда. Обиделась. Серафима Фёдоровна заподозрила в колдовстве её приемного сына Николая. Высоченному детине стукнуло уж лет сорок, но это был сущий ребёнок. Напоминал Иванушку-дурачка из сказки — доброго и безобидного. Но была у него неприятная особенность. Он обожал рассказывать небылицы. То русалок вспоминал, то жутких лошадей с человеческими головами. А нынче утром старушка услышала, как белокурый сосед шепчет под нос тарабарщину, словно заклинание читает.

Теперь бабушка сердилась на себя за несдержанность.

— Померещилось, видать, — проговорила она, откладывая вязанье, нащупала на диване пульт и выключила телевизор. — Ох, молчала б лучше, чем Кольку ругать.

Бабушку никто не услышал. В однокомнатной квартире с ней жил только толстый кот Степан, но и тот дрых в кресле пузом кверху. Полосатому нахалу не было дела до неприятностей хозяйки и её ссор с соседями. Главное, чтоб миску на кухне наполнять не забывала.

Серафима Федоровна тяжело вздохнула. Хмуро посмотрела на недовязанный шарф и вздрогнула: почудился тревожный шепот. Старушка замерла, беспокойно прислушалась. Покосилась на погасший экран, затем на спящего кота. Ни тот, ни другой подозрительных признаков не выказывали.

— Спать пора, — объявила бабушка себе. — Высплюсь, успокоюсь. Завтра придет новый день.

Взгляд остановился на картине с тремя дамами, нарисованными рядом с древним замком. Два месяца назад её подарили дети умершего от сердечного приступа соседа — в память о старом друге. Они не сочли полотно ценным и расстались с ним без сожалений, но Серафиме Фёдоровне нравились яркие краски, пышные платья дам и таинственная подпись в углу: « Руди Ф ».

— Ничего не выходит! Вот, кентавр лохматый! — неожиданно возмутился детский голосок.

— Кто? Что? Ох, батюшки! — Серафима Федоровна вскочила с дивана, держа спицы наготове для обороны.

Старушка могла поклясться, что звук шёл из картины. Но это невозможно. Или…

— Кентавр — это лошадь, — проговорили весело. — Но считает себя лучше колдунов.

Хозяйка квартиры тихо охнула и попятилась.

— Мяу!

— Да что ж ты под ноги лезешь!

Бабушка пропустила появление на ковре встревоженного кота Степана. Полосатый жилец, пострадавший ни за что, обиделся и сбежал на кухню на трёх лапах, волоча следом четвертую отдавленную. Серафима Федоровна врезалась спиной в стену. Всплеснула руками, уронив спицы и смахнув со столика любимую фарфоровую вазу.

Казалось бы, хуже некуда. Но картина не унималась.

— Вы б поаккуратнее, всё имущество уничтожите, — посоветовал всё тот же задорный голосок. Средняя дама на полотне весело подмигнула.

Поступку нарисованной насмешницы полагалось довести старушку до обморока. Но вышло иначе. На смену страху пришла злость. Насмехаются! В собственной квартире! Не бывать этому!

Серафима Федоровна возмущенно фыркнула, закатала рукава халата и решилась на крайние меры. Соседи на лавочках сильно удивились, когда она вышла из подъезда с картиной подмышкой. Но бабушку не волновала чужая реакция. Она доставила ожившую «противницу» к мусорным бакам и чувствовала себя счастливой.

Вика дулась на бабушку Анфису. За испорченные каникулы.

Это красная чашка виновата! Взяла и спрыгнула со стола. Девочка к ней не прикасалась. Честное-пречестное! В этой квартире все предметы иногда ведут себя, как живые. То у стула ножка отломится, то календарь со стены упадёт. А когда зимой у телевизора экран треснул, Вика в ванной была. Но бабушка не поверила.

Вот и сегодня рассердилась.

— Виктория Николаевна, — выговаривала она официальным тоном, пока внучка вытирала чайную лужу на полу и собирала осколки. — Тебе четырнадцать стукнуло. Пора подумать о будущем. Ты знаешь, кем хочешь стать? — спросила бабушка, поправляя очки, и сама ответила за Вику. — Конечно, нет. В школе ни один учитель тебя не хвалит. Ни к одному предмету нет рвения.

— Неправда, — возмутилась девочка, хотя дала себе обещание не спорить с бабушкой.

— Твой художественный кружок не в счёт, рисованием сыт не будешь, — отмахнулась та свысока и принялась мечтать. — Хорошо бы на медсестру выучиться или на бухгалтера. Но ты цифры не любишь и уколов боишься.

« А ещё у меня руки кривые », — мысленно передразнила Вика и принялась сильнее тереть пол тряпкой, хотя от лужи не осталось следа.

Да, не любила Вика школу. Не любила, и всё тут. Она не была лентяйкой или прогульщицей. Просто с первого класса считала, что её учат не тому. Зачем знать, сколько яблок осталось у Вовы, когда в книжке столько картинок? И вообще, скука смертная корпеть над учебниками! Гораздо увлекательнее взять карандаши и нарисовать целый удивительный мир, совершенно не похожий на обыденную Цветочную улицу в пять девятиэтажных домов возле заброшенного парка с ржавеющими горками и качелями.

— Придумала!

От бабушкиного восклицания Вика чуть не выронила совок с собранными осколками. Лицо Анфисы Петровны светилось. Но внучка знала: ничего хорошего это не сулит.

— Я поговорю с Полиной из крайнего подъезда. Той, что в торговом центре работает. Пусть возьмёт тебя на лето. Делом займешься и на обновки к осени заработаешь. Моей пенсии на всё не хватит. А ты из пальто почти выросла.

Бабушка ожидала радости и благодарности. Но Вика считала иначе.