Китра-Л - Избранная 147/2

Настала очередь мужчины скрещивать руки.

Как же хорошо я его понимала. Фразу «разве ты не видишь, что мы созданы друг для друга», я опустила. Наглости не хватило. Но она повисла в воздухе и отразилась адом семейной жизни в глазах Тинхе.

Знаю, я торопила события. По-хорошему, ему стоило внушать это не меньше полугода, чтобы зародить сомнения, но такого времени я не имела. Слишком быстро Странник разобрался в тайне моего перемещения.

Тинхе молчал.

Я молчала.

Обдумывая мои слова, он, кажется, впервые посмотрел на меня нормально. Как человек смотрит на человека. Как мужчина на женщину. Оценивающе прошелся по фигуре. В новом облачении она выглядела достойно. Одобрительно отметил изменения в наряде. Все лучше, чем несуразное платье от лэй. Но когда мы встретились взглядами, легкая задумчивость пропала. Во взгляде что-то изменилось. Блеск сгладился и потускнел. Радужки вернулись к первоначальному нечитаемому цвету.

— Высокомерие у тебя достойно Избранной, этого не отнять, — в холодном голосе отразились все нотки металла. — Но ты не Избранная. И мы не в твоем мире для спасения.

— Я тоже сначала так подумала, но…

— Хватит! — перебил он меня. — Разговор окончен.

— Тинхе, — взмолилась я, чувствуя, что теряю тонкую ниточку понимания.

Он предупреждающе поднял руку, останавливая мою речь. Я послушно захлопнула рот.

— Твое выступление.

— Что? А, черт!

Я же на минутку выбегала.

— Пошли. Не хватало мне выслушивать еще одну безумную речь от другой взбалмошной бестии.

Тинхе схватил меня за руку и потащил за собой. Я не сопротивлялась. Доводов в свою пользу у меня не осталось. Оттягивать неизбежный позор на публике было бессмысленно.

Все.

Сначала меня высмеют зрители, потом Тинхе отправит на расщепление или развоплощение. Закончился твой великий день, Дробь. Ты продержалась в другом мире почти двенадцать часов. И это с полугодовой подготовкой и мастер-классом от трех настоящих богов.

Что же делать?

Враг вел меня вперед, не обращая внимания на мои возможности соответствовать широкому шагу раздраженного лэйтарца. Туфли бряцали в руках. Мы пронеслись через сад, словно за нами гналась стая гарпий. Или будто Тинхе больше не хотел оставаться рядом со мной ни на секунду.

Обидно, блин.

В дверь, что вела к кулисам, Враг меня почти зашвырнул. Я удивилась, что не вписалась в соседнюю стену, оставив на ней отпечаток из одной Избранной.

— Как мило, — фыркнула я, поправляя задравшееся до колен платье. Внутри горел огонь обиды и упущенных возможностей.

Не успела я прийти в себя и восстановить дыхание, на меня набросилась новая неприятность. Буквально.

— Где ты была? — воскликнула камер-лэй. Та самая, что наводила марафет мне на лице. Бледная как мел, она подбежала ко мне. Схватила за плечи, вертя во все стороны. — Слава Вечным, с тобой все в порядке. Я боялась, что тебя устранили еще до выхода.

— О чем ты? — ошалело уставилась я в ответ.

— Ну, знаешь… — махнула она рукой. — Не в прямом смысле. Девочки взбудоражены появлением новенькой, как и некоторые леди. А, забудь. Не важно. Главное, что скоро твой выход.

Атмосфера, что и так казалась не совсем дружелюбной, окрасилась зловещими тенями.

Вот спасибо за своевременное предостережение!

— Я выйду с тобой, как сопровождающий, поскольку концепция нового образа принадлежит мне. Обувайся.

Она потянулась к моей прическе, поправляя спавшие прядки и складки платья, что совсем не нуждались в улучшении.

Злясь, я швырнула туфли на пол. Дергая за ремешки и лямки, потянула их на ступню. Пальцы, как назло, в растопку врезались в золотистые переплетения. Я поздно придала этому значение. Не нащупав должной опоры, я пошатнулась. И начала заваливаться на бок. Нога поехала в сторону, почти выворачиваясь в лодыжке. Я крякнула, но удержалась от позорного падения.

Послышались злые смешки. Я вздернула голову, чтобы смерить взглядом хихикающих девиц.

Какого ляда, камрады, мы разве не на одной стороне?

— Говорю же, конкуренция, — хмыкнула темноволосая камер-лэй, помогая мне подняться. — Боятся, что тебя перекупят и сделают новой звездой коллекции.

— Идиотизм.

Держась за плечо девушки, я втиснула ногу в узкий разъем туфли. Каблук в одиннадцать сантиметров я носила трижды: на выпускной — о чем пожалела после первых десяти минут из двухчасовой поздравительной церемонии; на свадьбу к подруге, о чем пожалела сразу, как вышла из дома на лестничную площадку; и на уроках в Центре, где я жалела о выбранной программе каждое мгновение своего существования.

Я нахмурилась.

Публика ждала падения Олимпа. А вот фиг вам!

Под ухмылки камер-лэй, что шли следующим номером, я расправила метафорические крылья и восстала, аки Афродита из морской пены. Выпрямила спину, вздернула подбородок и сделала уверенный шаг к сцене. Позволила полюбоваться своим силуэтом и, как прожженная модель, прошедшая все ступени от «мисс Верхние Осельки» до королевы красоты, грациозно продефилировала к подиуму. Совсем не в раскоряку и не пьяным кузнечиком, как могли ожидать от новенькой. Поправив локоны ладошкой, и кинув взгляд через плечо, как голливудские актрисы в лучших традициях черно-белого кино, подмигнула завистницам.

Выкусите! Не зря Клод гонял меня палкой (читай: мечом) от края поля до пещер, по холмам и по горам. Все ради маленького триумфа в две секунды.

Ошарашенная камер-лэй, возглавлявшая гримерку, последовала за мной. Ее лицо повторяло то выражение, что читалась у остальных невольных зрительниц-ехидн. Но едва нога девушки переступила черту, отделявшую видимую и скрытую часть сцены, как удивление сменила лучезарная улыбка, казавшаяся почти настоящей в свете разливающихся софитов. Моя уверенность пошатнулась. Словно рыба, выброшенная на лед, я уставилась в казавшуюся темноту паркового зала.

Звучный голос конферансье объявил нас. Слова медом заструились в уши, сливаясь с громогласной музыкой фанфар.

Я отстраненно подумала, что зря не посмотрела ни одного номера. Что не слышала этого голоса, пока охотилась на бутерброд. Что пол под ногами шатается. Что я все еще голодна. Что густой дым голубоватой пыльцы, растекающийся со всех сторон сцены, плохо оттенят цвет моей кожи и застилает весь обзор. Что глаза начинают слезиться, а мысли тают, как пломбир на раскаленной сковородке.

— Эй, — позвала меня камер-лэй. В клубах мельтешащих блесток я едва угадывала ее очертания. — Ты часом не оставляла свои вещи без присмотра? — прошептала она.

— Туфли, — с заминкой ответила я, не понимая, откуда на коже ледяное дыхание северного ветра. Почему дым прилипает к моему платью, пробегая изморозью по мягкой ткани. Почему губы больше не шевелятся, а ноги потеряли чувствительность.