Алена Волгина - Отравленные морем [СИ]

Паурозо отправилась на морскую охоту, напоследок послав Скарпе ещё один убийственный взгляд. Её верхняя губа сморщилась, обнажив ряд крепких зубов. Пескаторо на всякий случай отсел подальше.

У меня с собой был только кусок пирога с пекорино (овечьим сыром), купленный наспех на пристани. Я сжевала его без всякого аппетита. Половину отломила для Пульчино и высыпала крошки на плоский камень, отполированный волнами до идеальной гладкости. Очень хотелось пить, но вокруг было только море. Ещё сильнее мучило беспокойство за Манриоло. К тем, кто покушался на государственную власть, венеттийское правосудие было беспощадно.

— Я должна поговорить с Алессандро.

Кажется, поглощенная своими мыслями, я случайно произнесла это вслух. Скарпа радостно оживился:

— Да ну? С удовольствием посмотрю, как ты будешь корчиться в тюрьме!

При одной мысли о жутких венеттийских темницах у меня по спине проползли мурашки. Но что было делать? Манриоло, тяжело раненый, не сумеет себя защитить. Во всем виноват этот синьор Алонзо, который трусливо смылся из города, бросив нас на растерзание властям!

Я снова посмотрела в сторону мерцающих огоньков Оливоло. Как и в моем сне, нас с Алессандро разделяла широкая темная полоса воды. Со вчерашней ночи она, образно говоря, стала намного шире.

Пульчино тоже был заметно озабочен, но не стал меня отговаривать:

«Так будет правильней, — согласился он. — В прошлый раз из-за твоей скрытности дон Алессандро едва не отдал Богу душу. Чем раньше он обо всём узнает, тем лучше!»

Я же говорила, что Пульчино мог с успехом заменить голос совести? На его слова нечего было возразить. Паурозо, возившаяся с уловом поодаль от нас, бросила мне одну рыбину. Вероятно, в знак сочувствия.

— …Если речь идет о государственной измене, дознавателям разрешено применять пытки, — разглагольствовал Скарпа со знанием дела. — Кто угодно заговорит, когда ему свяжут руки над головой и растянут на дыбе, пока не затрещат суставы! А ещё есть клещи. Или раскаленная кочерга. У кого нервы послабее, те начинают болтать, как только увидят её перед своим носом!

— О, заткнись! — Не выдержав, я запустила в него рыбой.

В глазах пескаторо блеснул азарт. Шлёпнувшись оземь, он обернулся, сгрёб зубами подачку вместе с горстью песка, и ловко плюхнулся в море, подняв фонтан брызг. Я и глазом моргнуть не успела! На берегу осталась лежать только кучка вонючей одежды.

Растерянно смахнув брызги с лица, я подумала, что в прошлый раз его превращение заняло гораздо больше времени и потребовало значительных усилий. Очевидно, с тех пор Скарпа здорово поднаторел в этом деле! «Может, именно это он и хотел показать, — вдруг пришла мысль. — Показать, что если бы он действительно захотел меня сожрать, Карита не успела бы прийти на помощь!»

Паурозо укоризненно зашипела. «Зачем тратить хорошую рыбу на эту тварь?!» — читалось в её глазах.

— Извини. Просто когда он жуёт, его пасть хотя бы помалкивает! — сказала я в сердцах.

«Пока его нет, давайте обсудим детали, — разумно предложил Пульчино. — Алессандро много времени проводит в палаццо Арсаго, где устроили лазарет. Ты не знала, что Сакетти пожаловал ему этот дом?»

— Вот же сволочь, — устало сказала я. — За один этот поступок дон Сакетти заслуживает, чтобы его ограбили!

«В общем, завтра синьор ди Горо точно там будет. Возле дома всегда толпа. Кто-то ищет лекарей, кто-то родственников, кто-то — убежища… Будет несложно пробраться внутрь».

— Я так и сделаю. Пульчино, ты просто золото!

«Могу оказать тебе ещё одну услугу. — Чайка брезгливо махнул клювом в сторону одежды, валявшейся на берегу. — Хочешь, я раздобуду огниво, чтобы сжечь этот хлам? Смердит на весь остров, даже спать невозможно!»

Хотя пескаторо невольно помог нам в прошлом году и здорово выручил меня сегодня, Пульчино не испытывал к нему абсолютно никаких теплых чувств.

— Не надо, оставь. Не будем злить Скарпу. По крайней мере, благодаря ему, у нас есть лодка, на которой можно доплыть до Венетты.

Мы решили, что завтра с утра я отправлюсь к графскому особняку.

Венетта, палаццо Арсаго.

Алессандро приехал с рассветом и застал Фалетруса уже на ногах. С ним в гондоле прибыл Энрике, которого дон Сакетти послал, чтобы узнать о состоянии раненого ариминца. «Хочет узнать, не готов ли он для допроса», — холодея, подумал Алессандро. Он надеялся лично расспросить Манриоло, но понимал, что Сакетти вряд ли даст ему такую возможность.

Со вчерашнего дня мертвую, заболоченную тишину старого дома сменила бестолковая суета. В бывших парадных гостиных разложили тюфяки для раненых. Во дворе грелся котёл с водой. Всюду виднелись признаки бытовой неустроенности: не хватало кружек для питья, одеял, чистого белья… Из кухни пахло фасолью со свиным салом. Хлопали двери, откуда-то тянуло сквозняком. Застарелая сырость, оставшаяся с зимы, пряталась по углам, неохотно уползала прочь, не желая сдавать позиций. Но это болезненное оживление было всё же лучше, чем прежнее угрожающее молчание пустых комнат. Алессандро всегда считал, что дома, как и людей, нельзя надолго оставлять в одиночестве. Иначе они обрастали странными привычками и приобретали слишком независимый взгляд на вещи.

Фалетрус выглядел так, будто за целую ночь вообще не прилёг ни разу. Энрике при виде его нахмурился:

— Разве вы здесь один? А где же те лекари из госпиталя, которых вчера отрядили вам в помощь?

Доктор несмело улыбнулся:

— О, они продержались здесь почти до утреннего колокола, за что я им премного благодарен. Признаться, господа, эта ночь была… довольно беспокойной.

— Как поживает наш ариминец? — спросил Энрике, нервно оглядывая ряды тюфяков. Раньше такую обширную картину человеческих страданий ему доводилось видеть лишь в церкви, на фресках. Здесь же это зрелище предстало перед ним вживую, во всей своей неприглядности. Энрике втайне завидовал самообладанию мэтра Фалетруса и синьора ди Горо, поэтому старался не подавать виду. Однако вид открытых ран и запах грязных бинтов, сложенных в тазу, заставил его слегка побледнеть.

Фалетрус пригласил их пройти дальше по коридору:

— Господина Манриоло мы устроили отдельно, так как малейший шум, казалось, причинял ему сильную боль. По счастью, здесь хватает пустых комнат.

— Хорошо, — одобрительно кивнул Энрике. — Я пришлю ещё стражника для охраны. Этот пленник не должен сбежать! В Золотом дворце его ждут не дождутся.

— Поверьте, в ближайшую неделю он вряд ли будет на это способен! — с иронией заметил доктор.

В каморке, где лежал Луиджи Манриоло, раньше, кажется, была бельевая. Теперь в голой комнате размещался лишь тюфяк на полу и невесть откуда принесенный шестиугольный мраморный столик, на который поставили миску с водой. Из открытого окна веяло запахом свежего летнего утра.