Марина Эльденберт - Запретная магия

Я сжал зубы, заложил руки за спину и приблизился, стараясь оставаться беспристрастным. Но как можно быть беспристрастным с женщиной, которая не побрезговала использовать ребенка?! От воспоминаний об этом внутри зашевелилось нечто злое и темное.

— Знаешь, кто я такой? — поинтересовался я, останавливаясь за ее спиной и положив ладони на спинку стула. Она напряглась — довольно-таки ощутимо, бешено бьющаяся на шее жилка и неестественно прямая спина говорили о том, что она нервничает.

Наконец-то.

Мужчина, который приказал арестовать ни в чем не повинную девушку.

Что?!

Дерево под моими пальцами натужно заскрипело, поэтому я оттолкнулся от спинки стула и в пару шагов оказался с ней лицом к лицу. Она смотрела на меня с вызовом, но и не с таких спесь сбивали.

Нет, Алисия. Я тот, кого ты пыталась убить. И тот, кто может сделать твою жизнь невыносимой. — Я говорил тихо, с трудом сдерживая клубящуюся внутри ярость. — На кого ты работаешь?

Теперь во взгляде Армсвилл на мгновение отразилась растерянность. Правда, она тут же улыбнулась, показав очаровательные ямочки на щеках.

— На эрину Раллберг, ей шестьдесят восемь, — сообщила она самым будничным тоном, сложив руки на груди. — У нее цветочная лавка в Гризе.

И я еще рассчитывал на благоразумие этой девицы?

Только небо знает, каким чудом я сдерживаюсь.

— Кто заплатит тебе за участие в покушении?

— Никто. — Она сверкнула глазами. — Это я так… исключительно на добровольных началах. В качестве благотворительности.

Издевается! Она еще смеет отпускать шуточки по поводу того, что случилось?!

Перед глазами вспыхнула алая схема и перепуганное лицо мальчишки, которого едва успела перехватить мать.

— Это можно считать чистосердечным признанием? — прищурился я. — Будет жаль, если тебя казнят. Впрочем, казнят тебя не сразу, для начала тебя будут допрашивать уже совершенно другими методами.

Вот теперь она побледнела искренне, глаза расширились.

— За что?! — Армсвилл резко подскочила. — Я просто спасала ребенка и врезалась в вас! Я понятия не имею, кто пытался вас убить! К моему величайшему сожалению, я с ним или с ней не знакома! Вы не имеете права…

Сколько чувств! Кажется, на этот раз действительно настоящих.

— Я имею право сделать с тобой все, что захочу. И можешь поверить, ты пожалеешь о том дне, когда согласились взять у заговорщиков деньги. Через несколько дней в Барельвицу доставят твою родительницу, которую тоже привлекут к допросам. Уверен, она расскажет много всего интересного.

Ее глаза вспыхнули, на миг даже показалось, что золотом, а йотом она с криком бросилась на меня. Я перехватил тонкие запястья мгновенно, от резкого рывка ее снова швырнуло в меня. Так близко — лицом к лицу, ударив знакомым цветочным запахом и тонкой белизной кожи. Она замерла на миг, а после рванулась назад, яростно сверкнула глазами.

— Отпустите!

В дверь постучали, и я разжал руки, наградив ее предупреждающим взглядом. Она вызывающе вскинула подбородок, отвернулась и потерла запястье.

— Ваша светлость, — говорит Рэстридж, когда я выхожу из допросной, хлопнув дверью, — прошу прощения, что вмешиваюсь, но подтвердились кое-какие факты. Пьеса, о которой говорила эри Армсвилл, действительно существует. Один из моих людей изъял ее у заместителя антрепренера в «Корона д’Артур».

Он вручает мне листы бумаги, исписанные тонким девичьим почерком. Красивым, к слову сказать.

— Эри Люмец, секретарь антрепренера, подтвердила, что за полчаса до покушения Армсвилл была у нее и оставила пьесу. Антрепренеры других театров тоже сообщили, что Армсвилл к ним приходила. Если это и подготовка, я имею в виду, к покушению, то крайне основательная и… кхм, странная.

Странная?

Это я чувствую себя странно. Потому что под пальцами по-прежнему бешено бьется ниточка пульса, а мягкая кожа обжигает ладони даже через ткань. И этот цветочный запах… гьердов цветочный запах, а в руках сейчас — тяжесть исписанных листов. Я переворачиваю один, второй, третий и понимаю, что ни гьерда это не подготовка и не какой-то там план.

Это действительно пьеса, которую рыжая… эри Армсвилл написала и привезла в Барельвицу.

— Вы почерк сличили? — резко спрашиваю я.

— Что?

— Почерк. Она должна была подписать показания. И здесь. — Я показываю пьесу.

— Разумеется. — Рэстридж даже выше становится от негодования, как будто я его поймал на некомпетентности.

— Гьердово племя.

Ругательство срывается с губ раньше, чем я успеваю его поймать. Ну да и пусть.

Я резко разворачиваюсь и возвращаюсь в допросную: девчонка стоит у стены, обхватив себя руками. Меня слышит, но не оборачивается, только подбирается вся.

Я тяжело швыряю пьесу на стул и спрашиваю:

— Это вы написали?

Алисия

— Это вы написали?

Если до этого момента я не имела ни малейшего желания оборачиваться, то от глухого удара и шелеста бумаги обернулась мгновенно.

Пьеса!

Моя пьеса!

Я подлетела к стулу — стопка бумаги накренилась, грозя рассыпаться по полу, — и подхватила ее. Прижала к груди.

Готовая защищаться чем угодно, да хоть стулом, если мужчина попытается ее у меня забрать. К моему величайшему недоумению, он окинул меня тяжелым взглядом от макушки до кончиков туфель, после чего развернулся и вышел.

Просто, чтоб его схемой приложило как следует, вышел!

Правда, опомниться я не успела — едва за ним закрылась дверь, как появился невысокий человек в очках и сером костюме.

— Эри Армсвилл, вы свободны. Попрошу вас следовать за мной.

Что?!

Не в силах поверить своему счастью, я наконец-то покинула эту комнату, в которой провела несколько самых ужасных часов в своей жизни. Сначала, когда меня сюда привезли и освободили от магических пут, а после допрашивали, я пыталась все объяснить. Что я невиновна и просто хотела помочь мальчику, бросившемуся под схему. Потом, когда поняла, что верить мне не собираются… вот это, наверное, было самое страшное. Хотя нет, самое страшное случилось, когда появился этот высокопоставленный серан с маниакальной уверенностью в том, что я собиралась его убить.

Мы прошли по коридорам, предположительно в сторону выхода. В небольшой комнатке мне вернули вещи: сумочку, кошелек и документы, которые предложили проверить при свидетелях. То есть при моем сопровождающем и одновременно выдающем вещи, видимо.

— Распишитесь, пожалуйста, здесь, эри Армсвилл, — произнес тот, кто выдавал мои вещи. — Вот здесь — что все получено в целости и сохранности. И здесь — что не имеете к нам претензий.

Первую подпись я поставила. Подвинула листок к говорившему. Его равнодушный взгляд уперся в бумаги и споткнулся. Мужчина поднял голову и посмотрел на меня: