Александра Гринберг - Обручённые Хаосом [калибрятина]

— Да, но я-то был вторым.

Ну допустим. Хотя мысль о наших с Оливером совместных детях всё равно вызывает приступ нервного хихиканья. Мы бы и впрямь никогда! Нет, он симпатичный парень и прекрасный друг, но совсем не в моём вкусе — и это взаимно, к счастью для нас обоих. Я очень дорожу нашей дружбой. Смогли бы мы её сохранить, если бы стали встречаться?

Не смогли бы, Реджина. Ни фига подобного. Уж не так ли ты потеряла самого лучшего друга, что у тебя когда-либо был?

Невеста, чтоб его, Хаоса.

Когда я родилась, моему кузену Хоте гро Маграту было восемь лет — и уже с тех самых сопливых пор мы души друг в друге не чаяли. Он всегда был рядом, сколько я себя помню. Всегда. Даже когда он уехал в свой треклятый юридический колледж, о котором так мечтал, я не чувствовала себя покинутой — ведь даже на расстоянии в сотни и тысячи километров мы не забывали друг о друге.

Вот только чем старше я становилась, тем меньше наши отношения походили на дружбу — и тем сложнее приходилось. Да и проблематично смотреть на кого-то как на друга, когда все вокруг с придыханием вещают про то, что вы повенчаны самим Хаосом, а ваши детишки, прекрасные, как рассвет над местным озером с тентаклями, во славу Прядильщика поднимут Север с колен…

Ну ладно, почти все. Папа, прежде так довольный нашей дружбой, не мог и дня прожить, не кинув на своего племянничка ястребиный взор в духе «тронь мою маленькую принцессу и расстанься с яйцами»; и если лет в четырнадцать-пятнадцать это ещё было смешно, то в семнадцать мне самой хотелось кастрировать обоих. И отца с его ревнивой гиперзаботой, и Хоту с его смешанными сигналами. Он то отстранялся и едва смотрел на меня, то прилипал намертво и не давал проходу; зажимал в укромном уголке и целовал так, что колени подкашивались — и пропадал с глаз на добрую неделю, а то и на две…

Это теперь, повзрослев и сменив нескольких мужчин, я понимаю, как трудно ему, наверное, было свыкнуться с мыслью, что его влечёт к девочке-подростку, которую он знает с пелёнок. А тогда я лезла на стенку, ужасно злилась и чего только ни надумала…

Но даже и представить себе не могла, что Хота меня предаст.

Тот, кого я любила больше всего на свете, кому доверяла безоговорочно и ради кого была готова на что угодно.

Тот самый Хота, который никому не давал меня в обиду, утешал, когда было плохо и грустно, и всегда мог заставить меня улыбаться.

Хота, который звонил по межгороду и до глубокой ночи трепался со мной, подчас жертвуя часами сна и учёбы. Называл меня самой красивой девочкой на Севере и во всём целом мире. До кровавых соплей избил своего друга, когда тот полез ко мне с приставаниями…

Хота, который, мать его медведицу, трахал всё, что не пытается уползти. Ох, Джинни, какой же непроходимой дурой ты была!

Нет, ну конечно же, я не думала, что взрослый парень бережно хранит для меня свою невинность. Но это не значит, что можно было позорить меня так, как это делал он! С каждым днём игнорировать шепотки за спиной и жалостливые взгляды становилось всё труднее, но я честно пыталась. Ну как же, это ведь мой Хота, он ни разу в жизни мне не солгал! А если я чего-то не видела, то, значит, этого и не было, да.

Что ж, настал день, и я увидела всё своими глазами…

— Реджина, ты в порядке? — позвал Олли чуть обеспокоенно. — Может, я поведу?

— Я в порядке, — пришлось приложить все силы, чтобы голос не задрожал. — Где-то через час будем в Хварне. Переночуем, а с утра сможешь пофоткать свои любимые горы и прочие местные ебеня.

— Ну никакого почтения к своей родине!

— Я альфа, у меня почтение в заводских настройках отсутствует.

И здравый смысл, видимо, тоже. Иначе почему я снова решила растравить эту рану? Пять лет прошло, а до сих пор невыносимо вспоминать тот вечер, когда всё покатилось в ад.

Уна гро Гален всегда меня терпеть не могла — наверное, потому что Хота был готов залезть на любую девицу кроме неё. (Могу его понять: она та ещё сука, даром что медведица, и за прошедшие пять лет наверняка не сильно изменилась.) Именно она и сослужила мне услугу — медвежью, ха, — с преисполненным сочувствия лицом поведав и обо всех увлечениях моего так называемого наречённого, и о том, где и с кем он развлекается, запропав на четыре дня.

И она не соврала.

Как ни удивительно, тот вечер я почти не помню. Даже вымаралось из памяти имя той девки, светловолосой нахальной волчицы с такими буферами, о каких мне и по сей день можно лишь мечтать. Впрочем, Хоте тоже стало не до неё, когда я сломала ему нос и выбила пару зубов. Но он будто и не заметил. Всё тащился за мной по морозу, полуголый и весь в собственной крови, хватал за руки, нёс какую-то чушь — мол, офигеть как любит и всё объяснит…

Мне не нужны были объяснения. Только лишь оказаться от него как можно дальше, чтобы не сотворить что-нибудь ужасное. И чтобы не было так больно и мерзко, точно внутри кто-то расплескал едкую кислоту, а по голове со всей дури въехали кувалдой. Счастье, что Хота решил не испытывать судьбу и дал мне уехать.

Четыре дня я просто валялась в постели, отказываясь от еды и глядя в потолок. Периодически равнодушно слушала, как мой папа нефигурально так спускает Хоту с лестницы, а мама мнётся за дверью и спрашивает, не хочу ли я поговорить.

Я не хотела.

А на пятый день, вдруг подорвавшись посреди ночи, как попало побросала вещи в дорожный рюкзак, села за руль и уехала.

С Хотой вскоре было покончено раз и навсегда. Как и с той наивной идиоткой, для которой он мог заменять целый мир. О нет, с меня было достаточно…

4

…а сейчас вот мой кар тоже решил, что с него достаточно, и заглох прямо посреди дороги.

— Да серьёзно, что ли? — рявкнула я, со злостью хлопнув ладонью по приборной панели. — О, Хаос, за что?! Олли, когда только эти грёбаные южане сделают хоть одну нормальную гибридную колымагу?

— Полегче, Реджина, — Олли со вздохом глянул на почти дочитанную книжку и затем отбросил ту на заднее сиденье. — Сдаётся мне, не в колымаге здесь дело.

И — ну кто бы сомневался! — он был прав. Даже под капот не пришлось заглядывать: причину наших бед я буквально почувствовала кожей.

— Откуда вообще близ Хварна взялся разлом? — нахмурился Олли, как обычно всё поняв по одному лишь выражению моего лица. — Что? Чего ты веселишься?

Ни разу не веселюсь. Просто нервы.

— У моей мамы, помнится, был похожий вопрос, — пояснила я, кое-как уняв смех.

— И?

— И где-то через годик появилась я. Помяни моё слово, с минуты на минуту случится какая-нибудь хрень.

— Не слишком самокритично?

— Не ты ли когда-то давно шутил, что уроды должны держаться вместе?

Перекинувшись с Олли ещё парочкой беззлобных шпилек, споро выбралась из кара и прошла чуть дальше по дороге, силясь нащупать незримые струны волшебства. Чем дальше мы заезжаем в родной Греймор, тем гуще и слаще кажется воздух, пропитанный магией Хаоса…