Валентина Елисеева - Девушка, которую не помнят

— Я все время прекрасно помню ее лицо, увиденное мной на фотографиях, но личная встреча полностью стирается из памяти и голосок ее тоже не помню. Запись на диктофоне — помню, а звучание голоса наяву — нет, — рассказывала Зинаида дочери. — Исчезают из памяти даже эмоции, которые охватывали меня при встрече с ней, я смотрю на фотографии и вижу совершенно незнакомого человека, которого видела лишь на фото. Может, стоит врачам о таком феномене сообщить?

— А что они смогут сделать, эти врачи? Этот случай явно не описан в специальной литературе, а я не хочу, чтобы мою дочь забрали в лабораторию в качестве подопытного образца, — возразила Ульяна.

Зинаида припомнила давние рассказы своей родной матери о застенках КГБ и согласилась, что фантастическую особенность Алеси надо держать в секрете. К счастью, это не представляло сложности: легко хранить секрет, о главном компоненте которого все свидетели забывают напрочь через три минуты.

Первое грустное воспоминание детства было связано у Алеси со щенком овчарки: милым, толстым, косолапым щенком, смотревшим на нее преданным взглядом, высунув из пасти розовый язык.

— Мамочка, купи щеночка! — попросила пятилетняя Алеся, ничуть не сомневаясь, что мать сразу согласится и вручит ей все, что она пожелает.

Однако в этот раз мать побледнела, ухватила ее за руку и отвела подальше в сторону от продавца щенков, начавшем расхваливать своих собак и уговаривать на покупку.

— Нет, солнышко, собаку купить не могу, тем более эту — она же вырастет большой, будет дом охранять.

— Это хорошо, что большой и охранять меня будет, — поспешила заметить Алеся, но у матери слезы на глазах выступили и покатились по щекам. Алеся испугалась — никогда раньше она не видела, чтобы ее сильная и сдержанная мама плакала.

Ульяна присела перед дочерью и сказала тихо-тихо:

— Помнишь, ты три дня ходила в детский садик? Я думала, что тебе не помешает общение со сверстниками… Помнишь, как тебя все время спрашивали, кто ты такая? Как на второй и третий день ты пыталась заново знакомиться с девочками, а они уже успели передружиться между собой, а про тебя просто забыли, воспринимая, как новенькую?

— Да, и что? Зачем ты вспоминаешь про тех глупых девчонок? Они мне не нужны, я хочу щеночка!

— Алеся… щенок тоже будет тебя забывать, каждый день. А когда он вырастет в большую собаку-защитника и увидит утром тебя на охраняемой им территории… Алеся, он может напасть, поскольку не будет помнить , что ты его хозяйка, понимаешь?

— Нет, он меня вспомнит, вспомнит, вспомнит!!!

У Алеся началась истерика, она топала ножками и кричала, а несчастная плачущая Ульяна подхватила брыкающуюся дочь на руки и отнесла в такси, а дома напоила водой с валерьянкой и уложила спать.

С этого дня началась новая жизнь Алеси — жизнь, в которой она признала себя не такой, как все…

На шестой день рождения мать подарила ей котенка, а бабушка — волнистых попугайчиков в клетке.

— Кошки всегда добры к тому, кто их кормит в данный момент времени, они не набрасываются на незнакомцев, как собаки, — сказала мать.

— Попугайчики научатся произносить твое имя. Они будут говорить его всегда, им не нужно для этого помнить того, кому это имя принадлежит, — сказала бабушка.

Впоследствии Алеся именно этот момент считала окончанием своего детства. Детства, когда еще веришь в сказки. Тот день рождения стал началом ее взрослой жизни, в которой сказкам места уже нет, также как нет места собакам, друзьям, очной школе и многим другим, привычным для других вещам. Школу Алеся заканчивала заочно, находясь на домашнем обучении и приходя к учителям раз в год для сдачи аттестационных экзаменов. В такие дни Ульяна всегда стояла в коридоре рядом с кабинетом, где сидела Алеся, — в ее обязанности входило следить за отлучающимися иногда учителями и своевременно напоминать им о том, что в пустом классе их ждет ребенок-заочник. Ребенок, о котором они успели забыть.

На кафедре английской филологии и перевода шел экзамен у студентов-заочников третьего курса. Профессор Аттвуд закончил читать перевод художественного текста, выполненный студенткой Новиковой, и сказал небрежно:

— Неплохо, неплохо, я ставлю вам «удовлетворительно». — Он взял зачетку, намереваясь вписать в него тройку.

Алеся вцепилась в тонкую книжицу, мешая поставить в нее первую оценку столь низкого уровня.

— Почему «удовлетворительно»? Какие у меня ошибки? — спросила она.

— Особых ошибок нет, но я оцениваю всю работу студента во время сессии, а не только ответ на экзамене. Вы, милочка, пропустили все мои лекции, хоть я предупреждал — заочникам, у которых и без того неприлично мало очных часов, ни одного занятия пропускать нельзя!

— Я не пропускала лекций, посмотрите в своем блокноте, где вы отмечали всех присутствовавших, — настаивала Алеся.

Она внутренним чутьем, никогда ее не подводившим, ощущала раздражение преподавателя, его возмущение назойливостью студентки-прогульщицы, которой вздумалось требовать высокий отметки. Профессор с недовольной гримасой раскрыл свой блокнот, увидел ряд плюсов напротив фамилии Новиковой, заметно удивился, поправил очки и сказал:

— Тем более вы больше «тройки» не заслуживаете: вы постоянно ходили и при этом умудрились совершенно ничем не запомниться ни на лекциях, ни на практических занятиях. Извините, но я не ставлю отличные оценки тем, кто тихой мышкой отсиживается в углу, пока остальные работают.

Алеся стиснула зубы и еле сдерживая слезы смотрела, как ей ставят жирный «уд», удостоверяя его профессорской подписью. От преподавателя буквально веяло злорадным удовлетворением. Идти жаловаться в деканат? О ее жалобе забудут, как только она закроет дверь, а письменное заявление отложат в сторону и тоже в итоге выбросят, ведь «никто не придет жаловаться повторно». Точнее, придти-то придет, но никто этого не запомнит, как не запомнил профессор ее многочисленных верных ответов, докладов и переводов с листа.

«Дискриминация связана не только с цветом кожи, — уныло думала Алеся, бредя домой через университетский сквер, — но и с паранормальными особенностями некоторых людей. Трудно бороться за свои права тому, кто не задерживается в чужой памяти. И лучше не вспоминать, как я пробовала летом устроиться на работу: меня искренне заверили, что берут и просят уже с утра выйти, но не успела я дойти до поворота коридора, как секретарь позвал следующего, пришедшего на собеседование. Нет, мама абсолютно права: мой единственный выход — это интернет. Виртуальный мир — это мой мир, в котором у меня тысячи друзей, помнящих обо мне, поздравляющих меня с праздниками и днем рождения, присылающих мне смешные картинки и видео, поддерживающих меня в трудные минуты, подкидывающих мне подработку. Мир, в котором я уже год успешно работаю переводчиком и даже неплохо зарабатываю на этом, не выходя из дома и не пытаясь заставить кого-то запомнить меня в лицо. Мир, в котором я успешно веду колонку юмора в мамином интернет-журнале и пишу фельетоны, пользующиеся неизменным успехом у читателей. Как говорится, если очень горько — улыбайтесь! Трагикомедия — это определенно мой жанр».