Джейд Дэвлин - Бераника. Медвежье счастье

Когда в глазах слезы, а плакать нельзя, изредка случается, что зрение обретает небывалую остроту. Вот и сейчас одного взгляда на мелкую неглубокую вязь оказалось достаточно, чтобы понять… глупый мальчишеский жест, но такой… от сердца и в самое сердце, как удар ножом.

«Бераника». «Вежеслав».

Обручальные. Обручальные кольца.

— Родовой перстень, как и золотой круг с именем князей Агреневых, мы должны отдать его родителям, — виноватым голосом сказал поручик. — А это, я думаю, Веж хотел бы оставить вам.

Мне стало не хватать воздуха, а может, я просто не могла его вдохнуть. Всего несколько секунд, а потом я резко выпрямилась и… заставила себя дышать. Просто. Заставила.

Шилов смотрел на меня внимательным, испытующим взглядом. Кажется, его слегка шокировало то, что я не плачу. Но когда я посмотрела ему в глаза, он что-то такое во мне увидел, что сразу словно устыдился своих мыслей и забормотал торопливо:

— Леди Бераника, Вежеслав выбил вам разрешение на переезд в город и хотел, чтобы вы уехали, я могу вам помочь!

— Нет! — резко оборвала я его. — Мы отсюда никуда не поедем.

— Леди Аддерли, это неразумно, я настаиваю!

— Я вам очень благодарна, поручик, — моим голосом можно было бы моря замораживать. — Но мы никуда не поедем. Здесь моя земля, здесь дом, из которого нас никто не имеет права выгнать, здесь пусть трудно и впроголодь, но я умею поднять детей. Никому не нужна бездомная вдова с грошом в кармане, ни в каком уездном городе. Вы не сможете содержать нас, да и с какой стати. Я вам благодарна за заботу, поручик, буду еще более благодарна, если вы оставите за мной право изредка обращаться к вам с небольшими просьбами. Но решения я своего не изменю.

— Хотя бы позвольте привезти вам те вещи, которые Вежеслав заказал для вас, — попросил Шилов, сдаваясь.

— Какие еще вещи? — я нахмурилась.

— Книги, учебники. Веж сказал, что это для детей, он перетряс все каталоги на почте и писал каким-то своим знакомым в столицу.

Как больно стало… невыносимо. А показывать нельзя. Нельзя, нельзя!

— Да, конечно… спасибо вам, господин Шилов.

— Деметрис, если позволите, леди. Вежеслав был моим другом, леди, надеюсь, — он вздохнул, — вы не сочтете мое желание хоть как-то помочь его любимой женщине за назойливость или невежество.

— Спасибо, господин Деметрис, — я произносила слова, как деревянная кукла на ярмарке, за которую вещает невидимый актер из-за ширмы. Неживым голосом. И больше всего мечтала, чтобы он наконец ушел и оставил меня одну, хотя бы на несколько минут одну!

Потому что боль жжет изнутри, а выпустить ее я не могу, пока он здесь.

Кажется, он понял и быстро поклонился.

— Простите, леди Бераника, но я вынужден вас оставить. Караульные будут приходить по-прежнему, и вы можете передать через них любую просьбу. И еще… похоронят Вежеслава его родители, в семейном склепе, но на седьмой день будет поминовение у Святого Круга. В нашей гарнизонной церкви. Если вы захотите прийти, я выпишу вам пропуск.

— Спасибо, Деметрис.

Я стояла и смотрела, как его силуэт растворялся в черноте вечереющего бора. Когда вдали стих стук копыт, я машинально огляделась — где дети? Ушли к роднику, все четверо.

Когда я шла от калитки к лесу, в другую сторону от овражка с родником, меня шатало. Но пока еще оставались силы, надо было уйти подальше, чтобы не напугать детей.

Вот первые березки расступились, развели тонкие ручки-веточки, словно в испуге отдергивая их от моего горя. Вот уже толстые корни лесенкой под ногами, туда, по склону наверх, потом вниз…

Когда колени, наконец, подломились и я упала лицом в слежавшуюся прошлогоднюю хвою в самом темном месте старого ельника, мой дикий вой весь ушел в нее, как в никуда.

Почему? Почему?! Почему так больно?!!!!

Опять одна… опять…

И ничего не могу изменить, даже отомстить не могу! Грабители, как же! Которые не взяли с тела убитого князя золотые кольца.

И мне никто не поверит. Точнее, не станет слушать вдову бунтовщика, якобы невесту убитого. Вежеслав был родовитым дворянином, офицером, и то его доводы никого не убедили. Все его попытки расследовать смерть брата встречали только досадливое недовольство — все же ясно, зачем ворошить?

Господи или ты, сила неизвестная, если ты есть! Все что хочешь возьми, вот я, вся здесь!

Мои пальцы впились в хвойный ковер и мягкую сыпучую землю под ним, а звериный вой перешел в рык ярости и мольбы.

Я не смогла уберечь своего мужчину, снова не смогла. Не удержала. Но я не отдам детей!

Мой дом — моя крепость, и пусть все дороги для недобрых людей и мыслей закроются, трясиной им обернется любая поляна, бурьяном порастет любая тропа, чащей непролазною, тьмой безнадежною, страхом смертельным, отчаяньем горьким! Нет пути к моему дому ни для кого из них! Навсегда!

— Ты совсем перестала смеяться, — как-то вечером странным голосом сказал мне Лис, почти неслышно подходя и садясь рядом со мной на крыльцо. Был уже август, ночи стали холодными, и сын принес мне связанную из козьей шерсти шаль. Накинул мне на плечи и сел рядом на ступеньку.

Я искоса посмотрела на него и ничего не сказала, подняла глаза к темно-синему небу и вгляделась в серебряную россыпь звезд. В этом году звездопад был особенно густым, небо словно осыпалось мелкими бриллиантовыми блестками, как дешевое китайское платье с барахолки в Олимпийском.

— Когда отец умер, ты так не переживала, — озвучил наконец Лисандр то, что его, видимо, мучило. — Ты его не любила?

Я вздрогнула и сбросила с себя то странное оцепенение, которое держало меня все эти месяцы. Сколько прошло? И мы все еще здесь, все еще живы. И даже неплохо живем.

— Твой отец оставил нас задолго до того, как его убили, — я уже давно решила ничего не скрывать от сына и рассказала ему все, включая свои догадки, еще тогда, когда сообщила, что ни в какой город мы не переезжаем. — Я успела и наплакаться, и привыкнуть к этой мысли, и смириться. Даже самую большую любовь можно убить, Лис.

— Почему ты тогда не уехала? — лицо парня стало напряженным. — Тебя ничего тут не держало! Мы тебе никто! Были…

Я не ответила сразу, прикрыла глаза и наконец позволила себе вспомнить все, что произошло за эти месяцы.

С самого начала. С чувства долга и нереальности всего происходящего. С досады, признаться, — под старость-то лет я ой как оценила достижения цивилизации, дом с теплым туалетом, стиральную машинку и газовую плиту. А тут опять… Но молодое тело оказалось проворнее даже того, что жило в памяти, и пришел новый интерес, азарт. И, конечно, договор с нечистым. Куда от себя деваться: я тащила хозяйство и чужих детей только ради одной цели — вылечить там, в другом времени, свою праправнучку, свою кровь. Да вот только надолго меня не хватило — я ведь осталась живая, а не просто стала персонажем в непонятном спектакле.