Ольга Ярошинская - Жена для звездного варвара

— Энни, — сказал он, — с чем пожаловала?

— С подарком, — кокетливо улыбнулась она, стрельнув глазками.

— Я не вижу при тебе ничего, кроме тебя самой. А ты, уж прости, давно вышла из того возраста, в котором могла меня заинтересовать.

— Как грубо, Алистер, — фыркнула она. — А ведь когда-то тебя интересовали мои прелести…

— О чем и говорю — когда-то, — кивнул он. — Ты была милой, и я готов был взять тебя в жены, когда ты овдовела. Ты отказалась. Не то чтобы я сильно жалел об этом — ведь я получил от тебя, что хотел, к тому же ты не понесла… Но я не люблю, когда мне отказывают.

Энтропия ухмыльнулась. Конечно, задетое мужское самолюбие — вот откуда его нарочитая грубость.

— А я до сих пор думаю о тебе, когда заплетаю вторую косу, — томно призналась она. — Но быть одной из многих — не по мне. Своим многоженством ты нарушаешь законы богини…

— Напротив, — заявил он. — Вспомни сказание о великом Онтихае. Еще в яйце богиня даровала ему больше двадцати жен, чтобы он оставил после себя сильное потомство. Я веду свой род от него.

— Но после Выхода богиня больше не одобряла многоженство.

— Это не так, — возразил Алистер. — Был еще Утрих с пятью женами.

— Значит, после того, как люди смешались с грязной кровью, — упрямо сказала Энтропия.

— Что тебе надо? — раздраженно спросил он. — Ты ведь проделала этот путь не для того, чтобы спорить со мной?

— А разве мы спорим? — спохватилась Энтропия, мягко улыбнувшись. — Но ты нрав, я приплыла не ради дружеской беседы. Мой подарок тебе — это повод начать войну. Ты сможешь захватить обитель, как и хотел. А потом передать правление моему сыну. Он хороший мальчик и будет слушаться тебя.

Алистер подобрался, пальцы его сжали подлокотники кресла.

— Что произошло?

— Твоя дочь Эврика мертва. Погибла в день богини. Утонула в море.

Алистер молчал, сверля Энтропию взглядом. Его черные глаза были непроницаемы.

— Ты уверена, что она утонула? — с нажимом произнес он.

— Абсолютно!

— Ты видела ее бездыханное тело?

— Да, — солгала Энтропия. Пусть тела она не видела, но Эврика определенно умерла. Она погрузилась под воду и не показывалась на поверхности не меньше десяти минут.

Алистер все так же сверлил ее непроницаемыми глазами, черными, словно дыры.

— Ты убила ее?

— Подтолкнула. Но ведь ты сам так хотел, — зачастила Энни. — Сам планировал ее смерть и смерть Валдика.

— А Валидол, выходит, жив.

— Вот и убьешь его сам, — пожала она плечами. — Теперь у тебя есть повод. Он недосмотрел за твоей дочерью, допустил ее гибель.

Алистер откинулся на спинку кресла, задумался.

Энтропия быстро окинула взглядом зал. Ни одного стула. Он мог бы и предложить ей присесть. Усталость вдруг нахлынула на нее волной. Все было как-то не так, как она себе представляла.

— Но помни, что обещал, — добавила она. — После того как ты завоюешь обитель, капитаном должен стать Магнус. Это избавит тебя от многих проблем. Остальные капитаны не пойдут войной на обитель, если на посту останется член экипажа Рутгера. Да и люди не станут роптать.

— Ты убила мою дочь, — медленно произнес Алистер. — Предала свой экипаж. А теперь хочешь, чтобы я поставил наместником твоего сына? Кровь не вода. На последней встрече моя дочь показала недюжинную силу духа. Она дала мне отпор, как не всякий сын сумеет. А Магнус может оказаться таким же предателем, как и ты.

— Но Алистер! — воскликнула она. — Мы ведь договаривались!

Он наконец поднялся с кресла, обтянутого черной лоснящейся шкурой, подошел ближе — сам темный и опасный, как хищный зверь. Его взгляд прошелся по ее лицу, опустился в щедрое декольте. Тонкие ноздри дернулись, и Алистер едва заметно поморщился. Да, она управляла лодкой несколько часов и, верно, вспотела…

— Я сделала, как ты велел, — пробормотала Энтропия, испуганно улыбнувшись. — Мы договаривались. У тебя теперь есть повод…

— Да, — сказал он.

А потом ей вдруг стало так больно, что не осталось сил даже на то, чтобы вскрикнуть. Она открыла рот, наполнившийся густой слюной с привкусом металла, и почувствовала, как по подбородку течет что-то горячее. Опустив глаза, увидела кровь, капающую ей на грудь, и рукоятку кинжала, на которой смыкались смуглые пальцы Алистера.

— Хорошо, что ты не стала моей женой, — сказал он, придержав ее за плечо и помогая удержаться на обмякших ногах. — Ты не дала бы мне сильного потомства и только разбавила бы мою кровь дерьмом.

Его пальцы разжались, и Энтропия рухнула на пол. В черных глянцевых плитах она увидела свое отражение, словно в зеркале: растрепанные неопрятные волосы, обветренная кожа, удивленно расширенные глаза. А потом на отражение натекла густая темная лужица, и в глазах Энтропии померкло. Она еще успела понять, что умирает, и понадеяться на то, что сейчас богиня взмахнет своим покрывалом, поднимая ее наверх, в свой экипаж, к звездам. Но осталась лишь тьма.

Алистер склонился над бездыханным телом. Выдернув кинжал, отрезал им одну из растрепанных кос и брезгливо бросил ее на пол. Светлые волосы тут же измарались в крови, которой натекло, как из овцы. Пройдя в конец зала, Алистер приоткрыл дверь и кивком поманил воина внутрь.

— Убери это, — сказал он. — Чтобы никаких следов.

Тот равнодушно посмотрел на тело женщины в голубом платье и кивнул.

— И скажи Карику, пусть собирает совет, — добавил Алистер. — Мы начинаем войну.

Я вышла из сокровищницы, чувствуя себя слегка ошалевшей от информации. Голова моя будто распухла от всего, что я узнала, и виски ломило. Валд все еще не вернулся, хотя за окном уже стемнело. Может, он решит и вовсе не приходить на ночь.

Муфля тихо скреблась в туалете, и я, наскоро перекусив пирожком и компотом и поставив на пол блюда с салатом и мясом, подошла к двери, за которой тотчас послышалось шипение.

Выдохнув, я нажала дверную ручку и, быстро отскочив, бросилась в смежную комнату. Будто того и ожидая, муфля полетела за мной как снежный вихрь, но я запрыгнула на лестницу, ведущую на крышу, и показала животному язык.

— Иди поешь, — посоветовала я. — Целый день ведь голодная.

Муфля прижала уши и щелкнула клювом, явно давая понять, что предпочла бы отужинать моей плотью и кровью. Пожав плечами, я полезла наверх.

На крыше пирамиды было свежо, но почти безветренно. До меня доносился шум волн, изредка мелькали молнии в глазу богини, пахло морем и горячим песком. Я опустилась на нагретую за день поверхность, вытянув ноги, запрокинула голову к небу, и звезды словно обрушились на меня. Я растянулась на крыше, глядя в ночное небо.

Оранжевый шарик больше не поведал мне ничего особенного. Флешка в ожерелье оказалась пустой и поврежденной. Ее вместимость сократилась до каких-то секунд голопроекций, и я, помучив плеер, сумела записать себя, говорящую «Валд, я люблю тебя», потом стереть, и записать снова, и опять стереть.