Марина Ли - Гончая

Не знаю, из-за чего доктор, имя которого я так и не смогла вспомнить, потерял сознание. Из-за болезни, жары, возможно, просто от старости. У меня бы, наверное, даже получилось сходить в лимб, чтобы выяснить это, но… мне было наплевать. Ни сожаления, ни страха перед внезапностью смерти. Я и прощения у мертвеца просить не стала. Да и как бы я могла, если и вправду не чувствовала вины – исключительно брезгливость да гадливость, словно само знакомство с этим стариком замарало мою душу…

Печальным мыслям мы с Изольдой предавались недолго. Хотя, не стану врать, хотелось дождаться, пока машина догорит. Однако инстинкты вопили о том, что пора двигаться. Направляли, магнитом тянули назад, вдоль следа, оставленного колесами автомобиля, к Питомнику. Быстрее, еще быстрее.

Поначалу я путалась в лапах и злилась, потому что вместо плавного бега получался то дикий галоп, то кривая рысь, то кувырок через голову. Хотя, с этой бедой я справилась довольно быстро, а вот хвост еще долго мешал, путался между ног и больно лупил по бокам, то ли раздражаясь из-за нашей с Изольдой бестолковости, то ли выдавая наше общее с ней раздражение.

Наконец, движения стали плавными, я выровняла дыхание, бежать стало легко и правильно, будто всю жизнь только так и передвигалась.

«Память крови», – шепнула Изольда, и меня накрыло жаркой волной ее счастья. Конечно, я и забыла. Для нее этот бег тоже стал первым.

О чем я думала, совершая этот безумный кросс? Точно не о том, как поступлю, добравшись до места. Не о том, с чего начну и по силам ли мне это вообще.

Я просто доверилась инстинктам, они гнали меня вперед, и я знала, это правильно, там я нужна больше всего, а раз нужна – значит, вперед. Мы не могли уехать далеко, хотя, глядя на пески за окном автомобиля, счет минутам я все-таки потеряла.

А вот истинным предметом моих мыслей в тот момент, как это ни странно, была я сама. Точнее то, как я выгляжу со стороны. Огромная белая зверюга, несущаяся по пустыне. Должно быть, устрашающе и самую малость безумно.

Интересно, Изольда в животной трансформации вся белая или только частично? Может, она пятнистая или полосатая? А я? Настоящая я, какого цвета? Помню, лапы у меня черные, а остальное? Надо у Рика спросить, он-то должен был рассмотреть во время моей первой трансформации, если ему, конечно, до того было… Впрочем, мы всегда можем повторить. Только в тот раз где-нибудь на природе. Или, к примеру, на Пике Дьявола – там нам точно никто не помешает… А то, что там снегу по колено... Ерунда! У меня нынче шкура такая – никакой мороз не страшен. Наверное.

Проклятье! И почему я думаю о такой ерунде? Раздраженно дернула хвостом и задрала голову, пытаясь найти источник странного шума, преследовавший меня несколько последних минут.

Он висел прямо надо мной, большой вертолет с зеленым пузом, так низко, что я могла пересчитать колесики и швы, соединяющие части конструкции, и даже ручку люка, маленькую, плоскую, того же цвета, как и дно вертолета.

«Люди!» – испуганно ахнула Изольда, обдав меня ледяным отчаянием. К'Ургеа не любят летать, а если все же решаются подняться в воздух, то легкому спасательному вертолету всегда предпочтут тяжелую военную технику.

– Люди, – прошептала я, чувствуя, как теряю контроль над животной формой и стремительно превращаюсь назад в человека. Маленького, обнаженного человека посреди бескрайней пустыни. Снова абсурд, достойный сна безумца.

Обхватив себя руками и наклонившись к земле, я наблюдала за тем, как пилот сажает машину в нескольких десятков метров от меня, как в открытую дверь выпрыгивают несколько человек… Не человек, ррхато. Хорр, еще двое в такой же, как у него, униформе, и… глаза наполнились слезами, размыв окружающий мир.

– Рик.

Жуткий шрам от левого виска до середины щеки топорщится черными нитками, на подбородке фиолетовый синяк, темные круги вокруг глаз, левая рука на перевязи и в гипсе, хромающий, злющий, как черт, но совершенно точно живой. Мой Бронзовый Бог.

С чего начать разговор? Как объяснить, что это я? А если он мне не поверит?

Первым до меня добежал все-таки не Рик, один из подчиненных капитана Д'Эрху. Впился безумным взором в мое обнаженное тело и сглотнул.

– Отставить пялиться! – его голова дернулась, как от удара, и он, со свистом втянув в себя воздух, зажмурился. – Давно на губе был?

– Простите, капитан. Оно само…

– Само… Шаси, с вами все в порядке? – Хорр с сочувствием заглянул мне в лицо. – Вы как здесь очутились? Вы были в Питомнике? Не ранены?

Он говорил что-то еще, накидывая мне на плечи термодеяло – не для того, чтобы согреть, чтобы спрятать мое тело от чужих взоров, – а я все смотрела на рывками двигающегося в моем направлении Рика и, видя, как он сжимает зубы от боли, глотала слезы и уже не думала, что я ему скажу. Обнять бы его…

– Р-руки убрал! – прорычал он, подойдя вплотную и почти отталкивая Хорра, а затем обхватил ладонями мое лицо и прошептал:

– Я тебя вижу. Тебя – всегда.

Видит. Видит… И вот другая на моем месте, наверное, умилилась бы и окончательно расплакалась, а я только зубами скрипнула и, прикрыв глаза, просипела:

– Только не целуй.

– Что? – губами ощутила его дыхание и зажмурилась изо всех сил – до светящихся мушек. – Бубу?

– Не целуй ее, – процедила, не разжимая зубов. – Она – это не я же, а я…

И сама толком не понимаю, что хочу сказать, а Рик вот взял и хмыкнул, довольно-довольно. Носом о висок потерся и промурчал:

– Сама ведь к себе ревнуешь, Кошка.

Ревную. Но ему легко делать выводы, а когда нас здесь две, то получается, кого он целует? Обнимает кого?

– И пусть.

– Смешная… Я-то лучше всех знаю, что ты не она…

Знает… А между тем так и не подпустил ко мне никого, закутал поплотнее в одеяло, чтоб ни один взгляд не коснулся моего чужого тела, и вознамерился поднять меня на руки, видимо, для того, чтобы отнести в вертолет.

– Зачем? – Я покачала головой. – Я же не инвалид и не ранена, в отличие от тебя. Не нужно, Рик. Я сама.

И тут Изольда, благоразумно молчавшая до сего момента, вскинула голову и весьма прозрачно намекнула, что если кого-то интересует ее личное мнение, то она не отказалась бы от более близкого знакомства с одним из ррхато. А если конкретнее, то с тем самым, который так безыскусно залип, не в силах оторвать глаз от обнаженного тела.

«На меня, кажется, никто и никогда так не смотрел, – призналась она. – Даже ОН».

И столько горечи было в ее словах, что я едва не разревелась, однако смогла найти в себе силы на безмолвное утешение:

«У тебя все еще впереди. Вот увидишь».

«Хорошо бы...»

Мы чувствовали мысли и сомнения друг друга, но по негласной договоренности не стали это обсуждать. Зачем сотрясать воздух, когда и без того понятно: мы обе до икоты боимся того, что будем делить одно тело на двоих до конца жизни.